Закат над Квантуном
Шрифт:
– Дамы и господа! Благодарю вас за то, что решили провести этот прекрасный вечер в нашем кафешантане! – объявил распорядитель-конферансье, который оказался еще и антрепренером в одном лице, как Горский и полагал.
– Мы искренно рады видеть вас здесь и, надеюсь, этот замечательный зал станет вашим излюбленным местом отдыха! Уверен, сегодняшний вечер запомнится вам надолго!
– Где Зизи? Хотим Зизи! – нетерпеливо прокричали зрители с дальнего края.
Антрепренер расплылся в довольной улыбке.
– Наберитесь терпения, джентльмены! Совсем скоро вы ее увидите! А пока рекомендую вам выпить
Не успел он это договорить, как с разных концов зала донеслось: «Официант! Официант! Вдову Клико! И нам, и нам! Две Клико!! Официант!». Заказал «Veuve Clicquot» и Унгебауэр, поддавшийся общему порыву. Впрочем, он, эту Зизи уже видел, поэтому, скорее всего, опирался на собственное мнение.
Владелец-конферансье тем временем продолжил:
– Итак, дорогие друзья! Я приглашаю на эту сцену нашу бесценную, нашу несравненную, нашу обворожительную, нашу желанную и таинственную этуаль! Встречайте! Зизи Ардан!!!
Антрепренер скрылся за кулисами, оставив от себя тонкую полосу единственного софита. Ничего не происходило. В зале нарастало напряжение, все затаились в ожидании примы, подогреваемые тихой размеренной музыкой.
Вдруг свет погас полностью, а когда одинокий софит вырвал из темноты обещанную этуаль, зрители дружно ахнули.
Сквозь густой табачный дым Горский разглядел стройную фигуру брюнетки в светлом платье с декольтированными руками, шеей и плечами. Зажглись ярче софиты, и стало возможным отчетливо разглядеть даму, величаемую Зизи Ардан. Лет тридцати – тридцати пяти, идеального стана (не худого и не толстого), с выразительными, но грустными глазами, с чудесными волосами цвета вороного крыла, которые венчала цветочная тиара, с мраморной шеей, которую обрамляли волны жемчужного ожерелья, с выдающимся бюстом, ловко очерченным тугим корсетом – в эту женщину невозможно было не влюбиться и не воздать должное ее красоте.
Голодные до женских тел, все без исключения присутствовавшие джентльмены с животным упоением взирали на Зизи Ардан, в которой, казалось, воплотилось всё лучшее, что могло было быть в даме: лицо, фигура, грация. При этом было в ней и нечто особенное: ее перманентная улыбка. Улыбка эта, скорее вынужденная, нежели естественная, вызванная анатомическим строением вздернутых уголков рта, удивительно симпатично сочеталась с темными усталыми глазами, придавая лицу загадочное благородство.
«Она до ужаса хороша», – понял Горский, всеми силами заставляя себя не идти на поводу ее чар. «Только бы не влюбиться, только бы не влюбиться…»
Но когда Зизи Ардан запела, Антон Федорович понял, что бесповоротно пропал.
Забыты нежные лобзанья,
Уснула страсть, прошла любовь,
И радость нового свиданья
Уж не волнует больше кровь.
На сердце гнет немых страданий;
Счастливых дней не воротить,
Нет сладких грез, былых мечтаний,
Напрасно верить и любить.
Зрители с детским трепетом слушали ее чудесный сильный голос, наполненный глубочайшими чувствами, величайшей болью страданий. Вероятно, каждый из присутствовавших мужчин полагал, что понять эти пламенные эмоции
«Не зря ее фамилия Ardent».
Так ветер всю красу наряда
С деревьев осенью сорвет
И по тропам унылым сада
Сухие листья разнесет.
Их далеко разгонит вьюга,
Кружа над мерзлою землей,
Навек разделит друг от друга,
Покрывши снежной пеленой.
– Она восхитительна!.. – нарушил тишину седобородый господин во фраке за соседним столиком.
– Богиня!.. – воскликнул кто-то в центре.
– Я бы за нее жизнь отдал!.. – отчаянно признался Унгебауэр. Никогда еще Горский не видел своего друга таким возбужденным. Глаза лейтенанта округлились, заблестели чистым светом, брови поползли вверх, рот мечтательно приоткрылся. Всё его существо прониклось любовью и страстью.
Антона Федоровича охватила обжигающая ревность. Все окружающие люди стали ему и друг другу соперниками, включая лейтенанта Унгебауэра. И даже примерный семьянин Ланфельд и стальной офицер Гвоздевич очевидно прониклись всеобщим восхищением к мадам Ардан.
Тем временем Знойная Зизи начала петь следующий романс, немного веселее предыдущего:
Скоро ли полночь настанет,
Скоро ль дождусь я тебя,
Спят все цветы, вся природа,
В тучи сокрылась луна…
– Ах, как славно поет! – не сдержал эмоции Ланфельд. – А что за глаза, что за глаза!
– Вы забыли про фигуру, Фридрих, – дружески улыбнулся Гвоздевич. В последнее время штабс-капитан стал чаще улыбаться.
Здесь нас никто не увидит,
Здесь встрепенется душа…
Скоро ль тебя я увижу?
Милый, я жду тебя!
Последняя фраза повергла зал в экстаз. Вальс-романс еще не кончился, а публика уже взорвалась громогласными аплодисментами. Крики «браво!», «манифик!» и «шарман!» раздавались каждую секунду. Вскоре Зизи стали наперебой приглашать к своему столу едва ли не все зрители. Как и предполагал Горский, мадам Ардан первой выбрала компанию из самых презентабельных господ в черных визитках, заказавших сразу аж четыре бутылки шампанского. На зависть остальным, просидела она с ними около получаса. Остальным гостям пришлось довольствоваться танцами полуголых баядерок, которые, конечно, лишь отчасти могли заменить великолепную и неповторимую приму. Некоторые джентльмены, отчаявшиеся ждать своей очереди, приглашали к себе других певиц и танцовщиц, угощая их безумно дорогой «Veuve Clicquot», предназначенной для Зизи.
Мадам Ардан, надо отдать ей должное, вела себя отнюдь не как ее менее именитые подруги: громко не хохотала, много не ела, еще меньше пила, на шею никому не вешалась и целоваться не лезла. Зато вполне позволяла себя обнимать и шептать на ухо шутки и признания. Самые гривуазные обжимания пресекала, но порой счастливчикам удавалось добиться своего.
Смотреть на всё это Горскому было чрезвычайно противно и больно. Но еще больнее ему было наблюдать за Демьяном Константиновичем, который буквально умирал от мучительных душевных страданий.