Закат в крови(Роман)
Шрифт:
К Глаше протиснулся молодой худощавый казак с лиловыми рубцами на бледном лице:
— Може, ответите, за шо Голубь и Никитенко держут цилый мисяц в кавказской тигулевке мого батьку?
— А может, он того заслуживает? — заметил Рубин.
Сразу же несколько голосов запротестовало:
— Никитенко безвинных судит и ставит к стенке.
— Нет от его опричнины жизни…
— В отряд Голубя собрались отпетые бандюги, бывшие конокрады, ворюги…
— Они сказнили десятки казаков.
— Кого же именно? —
И как только Глаша взялась за карандаш, со всех сторон начали выкрикивать:
— Запиши Петренко Ивана Харитоновича…
— Мого брата Ефима Горобченко…
— И мого — Петра Грищенко…
— Крамаренко… Крамаренко…
— Ты, товарищ коммунистка, — кричал прямо в ухо рябоватый казак, — запиши Куценко Василия Григорьевича! Царство ему небесное! Его тильки вчора прикончили на станции Кавказской. Это мой тесть!
— Трофима Кондратенко!..
Глаша быстро записывала.
— А кто из женщин пострадал? — поинтересовался Рубин.
— Кто ж вам це скаже при всем народе! — проговорил казак в черной рубахе, подпоясанной кавказским поясом с набором.
— Срамить своих жинок не захоче! — подтвердили другие.
— Казаки собрались с оружием, шоб не допустить рушить наши казачьи семьи и звычаи.
Вдруг среди папах и картузов замелькали белоснежные косынки и цветные полушалки. Узнав, о чем гуторят казаки с комиссарами, женщины все враз закричали. А передние, сбивая с голов косынки и платки, разъярясь, кидались к Рубину.
— Из-за безбожников и грабителей Голубовских не удержать во дворах ни курки, ни гуски. Они так и шастают, так и шныряют по клуням и курятникам. И ще охальничают и девок портют…
— Доброму хозяину нема миста в станице.
— Каждого в трибунал тянут.
— Никитенко лишает жизни мужей и батькив.
Прижатый к броневику, Рубин тщетно пытался успокоить казачек:
— Неужели не можете тише? Не все разом!..
Грудастая, пышнотелая казачка кричала в самое лицо комиссара:
— Где мой супруг? Где сничтожил его Никитенко? За что?!
Шофер, могучий, крутолобый парень, видя, что Рубину несдобровать, завел мотор.
— Расступись, а то раздавлю. Дай развернуться!
Двое матросов из команды броневика на ходу втащили Рубина внутрь машины и выставили наружу штыки.
— Мы отзовем Никитенко и Голубя в Екатеринодар! — кричал Рубин. — Чрезвычайный штаб обороны призовет их к порядку.
Давая проход автомобилю, казаки что-то еще кричали, грозно размахивали шашками и ружьями.
— Де-ла! — сокрушенно вздыхал Рубин, усевшись рядом с Глашей. — Если немедля не убрать Голубя и Никитенко, казаки не сложат оружия.
Глаша молчала: все виденное и слышанное окончательно утвердило в мысли, что коммунистам на Кубани предстоит проделать гигантскую работу
— Я предлагаю сейчас же взять под стражу обоих, — наконец сказала она.
— Нет-нет, мы должны действовать осмотрительно, — твердил Рубин. — Прежде всего надо проверить все. Мало ли что куркули наговорят. За их спинами действуют корниловские агенты. И это они подбивают казаков на вооруженные бунты.
Глаша нахмурилась.
На околице станицы броневику преградил путь рыжеусый человек в солдатской шинели нараспашку. Он стоял посредине улицы, раскинув руки в стороны.
— Я местный коммунист Иваненко, — назвался он. — Я хочу, товарищ комиссар, доложить вам: Никитенко чернит и подрывает престиж нашей Советской власти. Все его ухватки — в личную пользу. Он имеет крупные суммы. У него нет ни совести, ни чести. Он считает, что пришел момент хорошенько погреть руки, пользуясь властью. Примите меры против таких! Иначе вся Кубань поднимется… Всех озлобят они на Советскую власть и коммунистов.
Броневик подкатил к широкому крыльцу ревкома, на котором сейчас больше, чем прежде, сидело бойцов из отряда Голубя. У многих теперь на поясах болтались ручные гранаты.
Растолкав красноармейцев, к автомобилю проворно подбежал высокий, тонкий в талии молодой человек в нарядном френче и галифе. Протянул руку Рубину:
— Я — Никитенко, председатель военно-революционного трибунала.
Глаше сразу показалось в его смуглом лице что-то плутовское. Но когда Рубин сказал, что они только что из Романовского, в темных глазах Никитенко мелькнуло выражение искреннего огорчения.
— И вас там не прихлопнули? Чего ж вы не взяли меня с собой?
— А вы не скажете, почему казаки вдруг взбунтовались? — спросила Глаша.
— Все скажу. У меня все нити контрреволюционного заговора в руках. Я умею брать их за ребра и выведывать всю подноготную. У меня в трибунале они все рассказывают как надо. Но поначалу поедемте ко мне. С дороги-то вам надо малость подкрепиться. — Подвижное лицо Никитенко все время меняло свое выражение. Сейчас оно было лукаво и одновременно заискивающе. — Ну как? Принимаете приглашение?
— Да. Садитесь в наш броневик, — сказала Глаша.
— Нет, спасибо! — Никитенко отскочил в сторону. — Бензинового духа мое нутро не выносит. Верхом на коне вольготней. А вы — за мной.
Через минуту он уже скакал на донском высоком аргамаке, окруженный ватагой телохранителей в матросском обмундировании. Ленточки на их бескозырках развевались по ветру, кони шли галопом. При этом все моряки, обнажив шашки, исступленно гикали на всю улицу.
— А-ля Золотарев и золотаревцы, — проронила Глаша.