Закат в крови(Роман)

Степанов Георгий Владимирович

— Я-то не знал ничего, — протянул Шкуро, избегая прямого взгляда Врангеля. — Мне и в голову не приходило, что такое возможно.

— Дело это не только возможно, оно решено, — сказал Врангель. — И если вы вступите в союз с нами, мы вам отведем в этом деле немалую роль.

— Я, Петр Николаевич, не политик, я — рубака! Мне что прикажут старшие, то я и делаю. Вы уж лучше об этом толкуйте с атаманами и председателями правительства. Я даже и не Покровский, у которого яд и палач всегда наготове. Он, Виктор,

мастак на форс-мажоры.

— Значит, вы хотите остаться в стороне? Так я вас понял?

— Нет, почему же? Я просто сейчас не могу сразу собраться с мыслями. Вы так неожиданно, как снег на голову… Да мы завтра вечером встретимся у меня на даче и потолкуем. Вы к тому времени переговорите с Герасимом Андреевичем. А сейчас дайте мне помозговать. Утро вечера мудренее. Ну, словом, за мной дело не станет. Лишь бы Вдовенко согласился…

Шкуро проворно собрался и, пожелав Врангелю доброй ночи, удалился в свой вагон.

— Видали, как юлил этот прохвост, — сказал Шатилов. — Пожалуй, и впрямь не стоило посвящать его в наши замыслы.

Врангель, очевидно поняв, что сделал непростительную оплошность, связавшись со Шкуро, с нескрываемой досадой сказал:

— Нет у меня никакого опыта играть в заговорщики. Привык идти с открытым забралом… Ну, не будем спешить разочаровываться. Я думаю, Шкуро не посмеет все-таки перебежать нам дорожку. Он должен видеть в нас силу и бояться за свое будущее. В нем немало карьеризма. Вспомните, как выпрашивал он себе чин генерал-лейтенанта у Май-Маевского.

* * *

Вагон трясся, мотался из стороны в сторону, ухал, гремел, скрипел, стучал колесами, звякал сцеплениями.

Ивлев сел у столика и, загасив свет, глядел из окна купе в мутно-сумеречную снежную даль. Изредка мимо проплывали какие-то маленькие станции с ярко освещенными окнами телеграфа, с одинокими фонарями, скупо льющими желтый свет керосиновых ламп на смутно белеющие от снега платформы со стрелками, сонно мерцающими в ночной тьме малиновыми и зелеными огоньками.

Низко склонившись и обхватив руками отяжелевшую голову, Ивлев, когда дрема смеживала глаза, вдруг чувствовал себя куда-то проваливающимся и падающим. Внутренний трепет заполнял невольно все существо, и Ивлев открывал глаза от ужаса, будто вместе с вагоном и поездом, несущимся сквозь ледяную ночь, валится в тартарары и Врангель, и Шатилов, и он сам со всеми своими помыслами, тоской, надеждами…

* * *

Ранним утром, подъезжая к Пятигорску и поглядывая на громаду Машука, Врангель говорил:

— Не могу без содрогания думать об участи генералов Рузского и Радко-Дмитриева, которых здесь изрубили. Если бы большевики пощадили их, то они так же, как мы, стали бы ведущими фигурами белой армии. В начале восемнадцатого года в Ялте я был помилован крымскими коммунистами.

Не угадали они во мне одного из самых энергичных деятелей антикрасного движения.

Склоны Машука и Бештау розовели снегом, озаренным лучами низкого утреннего солнца. Крыши пятигорских домов и зданий, нахлобучив на себя пышные шапки снега, тоже розовели. И сизый дым, прямо вздымаясь из труб в чисто-прозрачное небо, слегка окрашивался розовым. Все деревья в это морозное утро, светлое и звонкое, сверкали яркими блестками инея.

Как только поезд остановился у перрона вокзала, в салон-вагон пожаловали два редактора пятигорских газет, и один из них, в енотовой шубе, в высокой черной каракулевой шапке, в золотом пенсне, обращаясь к Врангелю, сказал:

— Ваше превосходительство, сейчас наступил такой критический час, когда мы все нуждаемся в ободряющем слове авторитетного военного лица…

Врангель сунул руку за кавказский пояс, которым в талии была туго стянута его черкеска, и начал диктовать редакторам:

— Под Ростовом и Новочеркасском мы сейчас имеем безусловное превосходство над противником в технике и в силах конных войск…

Между тем Шкуро не мешкал. Отцепив свои вагоны от поезда Врангеля и оседлав коня, он галопом понесся к терскому атаману, чтобы рассказать о «генеральной революции», затеваемой Врангелем.

Вдовенко внимательно выслушал Шкуро и, поняв, что он боится Врангеля и сделает все, чтобы предупредить Деникина о предстоящем движении против него, тотчас же вызвал к себе председателя Терского круга Губарева, человека ему послушного и крайне осторожного.

Шкуро, повидавшись с Вдовенко, тут же отправился на станцию и укатил в Кисловодск.

* * *

Терский атаман принял Врангеля любезно, но нарочно повел беседу с ним в присутствии Губарева.

— У донцов и кубанцев, — объявил Врангель, — возникла мысль о коренной реорганизации власти на Юге России. Власть эта мыслится как власть общеказачья. Между тем Деникин из-за своего рутинерства не соглашается на создание этой власти. Ему всегда недоставало широты взглядов и смелости государственного человека.

Вдовенко, приглаживая длинные, свисающие вниз запорожские усы, упорно отмалчивался.

— А генерал Деникин не уведет Добровольческую армию за собой? — спросил Губарев.

— Нет, этого не случится, Петр Дементьевич, — стал уверять Врангель. — Мы не допустим увода армии. К тому же армия недовольна Деникиным и Романовским.

— Значит, судя по вашим словам, кубанцы уже согласились признать вас своим вождем, согласие у донцов обеспечено? — продолжал допытываться Губарев.

— Это вам, Петр Дементьевич, подтвердит мой начштаба, — явно нервничая, сказал Врангель и, обращаясь к Шатилову, добавил: — Не правда ли, Павлуша?