Закат в крови(Роман)
Шрифт:
Когда с атаманского двора подали оседланных кавалерийских коней, Глаша уселась на кобылицу Юльку и подъехала к Елене Полуян-Верецкой — комиссару по народному просвещению. Сегодня у стройной, чернобровой Елены из-под темной каракулевой папахи особенно ярко смуглело лицо. Глаша взяла Верецкую за локоть и восхищенно проговорила:
— Лена, ты, право, наша первая красавица!
— Ну уж! — несколько смутилась Верецкая. — Вот ты — дело иное. Вся-то в мать…
Глаша рассмеялась и потрепала загривок Юльки, украшенный алой ленточкой. Лошадь круче изогнула могучую шею.
— Товарищ Первоцвет! — позвал Полуян. — Разреши тебя как самую молодую послать на площадь. Сообщи там Сорокину: комиссары сейчас прибудут. Пусть строит войска для
Глаша острыми носками туфель «пришпорила» Юльку.
Хорошо скакать утром на свежей, игриво-гарцующей лошади! Отчетливо звонко звякают подковы о каменные торцы. Окрыляет встречный ветерок. Необыкновенно светла улица, одна сторона которой в тени, другая — блещет зеркальными стеклами больших витрин, золотом букв магазинных вывесок, красноватой медью трамвайных проводов, белизной стен, залитых солнцем.
Наклонившись чуть вперед, к шее лошади, Глаша скакала посредине мостовой: трамваи по случаю парада не ходили. Толпы празднично приодевшегося народа текли по розовым кирпичным тротуарам Красной.
Глаша, размахивая нагайкой, как бы со стороны, глазами прохожих, видела себя верхом на Юльке, которая шла размеренным галопом. Видела Глаша, как по ветру развевалась вьющаяся прядь ее темных волос, выбившихся из-под черной котиковой шапочки, видела даже свой твердо очерченный профиль, плотно сжатые губы, глаза, устремленные вперед, в сияющую перспективу улицы.
Обширная площадь, вся в солнечном свете, была заполнена войсками, и прилегающие к ней улицы темнели от народа.
У белоснежного собора стояла нарядная группа всадников в парадных черкесках. Два духовых оркестра, блестя серебром и медью труб, поочередно исполняли марши, разные бравурные мелодии. Среди группы всадников Сорокин выделялся белой папахой, новой серой черкеской из дорогого тонкого сукна, алым пышно завязанным бантом, сверкающими газырями с серебристыми цепочками.
Натянув левой рукой поводья, Глаша на всем скаку осадила Юльку перед Сорокиным и, приставив к правому виску ладонь, звонко отчеканила:
— Товарищ Сорокин, председатель исполнительного комитета и комиссары прибудут на площадь ровно через пять минут. Просим строить войска.
Лихо подкрутив ус, Сорокин приосанился и зычным голосом прокричал:
— Ко-ман-ди-ры! Командиры полков, батальонов, взводов, строй войско для парадного смотра!
Глаша, отъехав немного в сторону, внимательно вглядывалась в лица бойцов, быстро строившихся прямыми шеренгами.
«Победители! — думала она. — Они разгромили корниловцев. Как же можно называть их дикой ордой? Посмотрел бы Ивлев, сколь охотно эта «орда» выстраивается в строгие ряды! Было время, братались с немцами, митинговали, не признавали никого! Но когда нависла угроза, они вновь стали воинами. Нет, в России уже есть армия. И главное — она скреплена революционными идеями. Сила ее растет, и она может действовать с энергией могучей лавины… Напрасно корниловцы цепляются за падающие стены, считая их своей опорой! Ах, если бы Ивлев скорее понял: нет ничего хуже и безнадежней, как защищать мир обветшавший!»
В этой радостной мысли укрепляли и обветренные загорелые лица бойцов, и красные ленточки на штыках винтовок, шелестевшие и пламеневшие на ярком солнце.
Со стороны Соборной улицы, из-за угла одноэтажного здания показалась кавалькада с пламенно алеющими широкими полотнищами знамен. Вот они — истинные хозяева Кубанской области — народные комиссары.
Впереди восседал на вороной лошади широкоплечий, скуластый, тяжелолицый Ян Полуян. Примечательно: вся семья, все братья — Яков, Николай, Дмитрий — и сестра Сима революционеры. В семье Полуянов воспитывалась и стала настоящей коммунисткой Елена Верецкая, жена Дмитрия. Как же идет ей темная казачья папаха! К тому же она прекрасно держится на белом коне. Юная, тонкая фигура ее отмечена врожденной грацией. В толпе многие спрашивают друг у дружки: «Кто это?»
— Комиссар просвещения!
— Ишь, какая красавица!
Группа
Красуясь на тонконогой вороной лошади, Сорокин подъехал к Яну Полуяну и что-то отрапортовал.
Красноармейцы по команде взяли винтовки на караул.
На углу Гимназической и Красной у громадного зеленого здания раздалось громовое «ура». Оба оркестра, соединившись вместе, грянули «Марсельезу».
На площади появился командующий Автономов. Небольшого роста, в серой форменной шинели без погон, он издали походил скорее на подростка, чем на начальствующее лицо.
Будто торопясь куда-то, быстро шагал он вдоль красноармейских шеренг, встречавших его дружным «ура». Отвечая на приветствия, он всякий раз слегка поднимал руку над головой.
Наконец, обойдя всех, командующий вышел на середину площади, вскочил на высокого коня.
— Товарищи! — обратился Автономов к участникам парада. — В напряженных боях, здесь, под Екатеринодаром, вы нанесли удар по самой главной гидре контрреволюции — Корнилову. Метким красным снарядом Корнилов убит, а вашими пулями и острыми штыками уничтожены лучшие офицерские полки! Ваша стойкость была гранитной, ваше мужество — беспримерным! Кланяюсь вам, революционные воины! Да здравствует героическая Красная Армия, созданная нашим великим вождем Лениным! Да здравствует мировая революция!
По площади прокатилось троекратное «ура».
К войскам подъехал Ян Полуян. Сняв фуражку, он сказал:
— Товарищи, Кубанский исполнительный комитет и Второй областной съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских депутатов, высоко ценя ваше мужество, отвагу и доблесть, выражают вам, стойким бойцам, горячую благодарность! — Он говорил звучным, сильным голосом человека, привыкшего выступать перед большими собраниями. — Съезд преподносит вам, сынам революции, Красное знамя… Нет сомнения, что вашему героическому примеру последуют трудящиеся массы и других стран, которые также стремятся освободиться от многовекового рабства. Съезд еще раз выражает вам великую благодарность. — Полуян взял из рук рабочего-делегата алое полотнище, расшитое золотыми буквами, и взмахнул им. — Под Красным знаменем доблестные революционные войска сокрушат врага, и не только здесь, на Кубани, но и помогут брату Тереку и Дону противостоять той ползучей гидре, которая вторглась в наши пределы и хочет задушить русскую революцию. Гидра эта — немецкий кайзер Вильгельм. Мы должны вышвырнуть кайзера со всеми его бронеавтомобилями, огнеметами, аэропланами!.. — Полуян еще раз взмахнул полотнищем и передал его в руки красноармейцу.
Оркестр снова заиграл «Марсельезу», затем грянул марш.
Парад открыли роты рабочего полка Красной гвардии. Глаше казалось, что их мерная поступь как бы впечатывает в историю города знаменательность этого дня — 3 апреля 1918 года, навсегда связывая его с концом корниловской авантюры на Кубани.
Вслед за рабочими-красногвардейцами плотными колоннами двинулись полки кадровой 39-й дивизии в серых длинных солдатских шинелях и мерлушковых шапках, занимавшие все пять дней боев с Корниловым передовые линии окопов за кладбищем, на выгоне, у Черноморского вокзала, у Садов, рвы у Самурских и артиллерийских казарм, принимавшие на свою грудь отчаянные удары Маркова, Неженцева, Богаевского, Эрдели. Глаша с особым вниманием всматривалась в плотные колонны, ровно, в ногу шагающие крепкие фигуры, загорелые лица. Это были те же самые русские воины, которые всю мировую войну с августа 1914 года и по октябрь 1917 года без роздыха сражались с Турцией, Болгарией, Австро-Венгрией, Германией и изо дня в день в течение долгих страдных лет непрерывной бойни безропотно несли все тяготы и муки фронтовой жизни. Это их кровные братья, родные отцы, отстаивая Россию, несмотря на все невзгоды, снарядный голод, предательства в тылу, совершали чудеса подвигов.