Закат в крови(Роман)
Шрифт:
— Не надо, — буркнул Золотарев. — На коне прискачу.
«Чертовы комитетчики, всё заседают! — Он с сердцем бросил трубку на рычажки. Он знал, что Совет и ревком с помощью милиции и рабочих-дружинников наводят порядок в городе. — Того и гляди, сюда, в дом Никифораки, нагрянут. А мои хлопцы дурят… Может, пора мне сматывать удочки? А то вот приснилось, будто к столбу приковали, как Тарабина, перед расстрелом… Вот хреновина!..»
— Ванька! Санька! — закричал он.
Ординарцы не откликались. Золотарев понял,
Выпив из горлышка остатки, он надел красную сорочку, черкеску, сапоги, прицепил к поясу маузер.
Ординарцы спали на кушетках в гостиной. Кругом на полу валялись пустые бутылки.
Он попробовал поставить на ноги Ваньку Соколова, но тот каждый раз обессиленно свешивал маленькую узколобую голову, всю в рубцах от сабельных ударов.
— Эт, гад, как нахлестался! — выругался Золотарев и в поисках недопитого принялся шарить на столе средь порожней посуды. — Ну и прорвы! Все до капли выхлестали. Нечем и похмелиться. Хоть бы оставили горло промочить. А девок наверняка опять в «гарем» заперли.
Он пошел в дальнюю комнату с окнами, заделанными решетками. Дубовая дверь была взята на засов.
Золотарев рывком отодвинул засов и распахнул дверь в «гарем». В полутемной комнате на полу, прикрывшись текинским ковром, лежало пятеро девушек. Одна из них, лет шестнадцати, черноглазая, худенькая, в разорванной на груди белой блузке, с кровоподтеком на лбу, с подбитым глазом, не спала, она вскочила на ноги:
— Бандит! Насильник! Хватит измываться!
— Тише, тише!
— Я член молодежной коммунистической ячейки, а ты, бандит, решил силком взять меня…
— Маруся, не шуми. Я тебе подарю сундук нарядов…
— Убивай, режь! — не унималась черноглазая Маруся. — Мои товарищи не нынче завтра нагрянут сюда и прикончат тебя с твоим бандитским притоном. Да я сама выдеру твои бесстыжие зенки, ворюга, каторжник! — Девушка вплотную подскочила к Золотареву и растопыренными пальцами потянулась к его лицу.
Он оттолкнул ее:
— У, дура!
Поспешно захлопнул дверь и вернулся в гостиную.
— Олухи царя небесного! — Он начал кричать и топать ногами на спящих ординарцев. — Я приказывал вам брать девок- буржуек, а вы всех без разбору… А мне отвечать за этих членов союза молодежи…
Пнув обоих спящих носком сапога под бок, он вышел на крыльцо, где у пулеметов сидели караульные, опоясанные пулеметными лентами. Их вид несколько ободрил Золотарева, но на всякий случай он сказал им:
— Гляди, хлопцы, в оба! Чтоб никакая контра в дом не проникла! А сейчас подайте коня! Живо-о!
Большой зал городского Совета находился на первом этаже здания бывшего дворянского собрания.
Шло чрезвычайное заседание исполкома, и зал был полон народу. Едва Золотарев вошел и, звеня шпорами, зашагал по просторному проходу
Глаза Золотарева, по-цыгански быстрые и зоркие, обеспокоенно забегали по лицам коммунистов, занимавших места за столом президиума. Потом, будто учуяв что-то неладное, остановился и медленно попятился к двери.
— Стой, Золотарев! — выкрикнула Руднякова, и в голосе ее прозвучали металлические нотки, которым нельзя было не подчиниться.
Размашистый Золотарев под прямым властным взглядом Рудняковой точно окаменел.
Не спуская с него глаз, Руднякова взяла со стола лист и начала отчетливо, громко читать:
— «Руководствуясь революционным законом, Екатеринодарский городской исполнительный комитет Совета депутатов рабочих, крестьян, солдат и казаков вынес решение о Федоре Золотареве, бывшем члене шайки «Степные дьяволы»… За преступные деяния, дискредитирующие Советскую власть, за беззаконные насилия, пьяные оргии, убийство политического комиссара Коновалова приговорить Федора Золотарева к расстрелу…»
Золотарев хотел сорваться с места и бежать из зала, но вдруг почувствовал себя будто привязанным к столбу.
— Товарищи красноармейцы, — обратилась Руднякова к солдатам, сидевшим в первом ряду, — прошу разоружить преступника и привести приговор в исполнение.
Лицо Золотарева исказилось гримасой смертельного ужаса. Рука его дрожащими пальцами заскользила по деревянной кобуре, стараясь вытащить за рукоять маузер.
Красноармейцы с винтовками наперевес окружили Золотарева. Начальник наряда одним движением оторвал маузер от ремешка кавказского пояса и цепко взял приговоренного за локоть.
— Пусти-и! Не имеешь права… — Ноги Золотарева уперлись в пол, но, тонко и жалобно звякнув шпорами, подломились в коленях.
Красноармейцы бесцеремонно поволокли его к выходу.
А когда во дворе через минуту раздался как будто приглушенный выстрел из винтовки, Руднякова сказала:
— Получил по заслугам! Перейдем к очередному вопросу…
Из станицы Дядьковской вышли до восхода солнца 5 апреля. Несмотря на то что в станице было оставлено около двухсот раненых, обоз едва ли укоротился.
Свежие лошади, взятые у дядьковских казаков, бежали бойко. В неоглядной чаще неба клубились белые облака. Марков посадил всех своих бойцов на линейки, время от времени подъезжал к ним на своем высоком аргамаке и просил петь. И офицеры дружно пели любимую песню генерала: «Черные гусары» и цыганский романс «Мы живем среди лесов».
Ивлев, слушая пение, думал: «Мы тоже как цыгане. У нас от России ничего не осталось, даже клочка родной земли для могил убитых».
Хан Хаджиев заболел, и текинцы везли его на подводе.