Заклинатель снега

Дум Эрин

– Ну вот! – сказал Брингли, подойдя чуть позже и наклоняясь к мольберту. – Линия ложится намного легче. Замечаешь, как ты держишь пастель? Точно так же надо держать карандаш. Постепенно ты привыкнешь и увидишь, что работа пойдет гораздо быстрее.

Я взглянула на него с сомнением, и он широко улыбнулся.

Брингли не был похож на преподавателя. Он больше походил на молодого холостяка, мечту матерей-одиночек, или на какого-нибудь ведущего телемагазина, объявляющего скидки, которые нельзя упустить. Он как будто разыгрывал

перед нами роль преподавателя, а внутри ощущал себя кем-то другим… Может, художником? Так мне казалось.

– Я вижу в тебе будущего пейзажиста. – Брингли с любопытством смотрел на мой рисунок. – О чем ты думала?

Я посмотрела на все эти сердца с клапанами. Сердца из плоти, сердца, которые бьются, чувствуют, сердца безо льда.

– Ни о чем, – пробормотала я.

Когда в конце урока я собрала рюкзак и вышла из класса, Брингли окликнул меня и напомнил о необходимости практиковаться с карандашом.

В корпусе «В» велись факультативные курсы и дневные кружки, поэтому в коридорах было тихо и спокойно – к моей радости.

А снаружи меня опять ждал хаос: хождение школьников туда-сюда, кто-то сбивался в группки, чтобы поболтать, кто-то раздавал рекламные листовки.

Я почти добралась до ворот, когда передо мной возникла девушка.

– Привет-привет! – проверещала она. – Ты не спешишь? Могу украсть у тебя пять минут?

Я даже не успела рта открыть, а она уже сунула мне под нос флаер.

– Почему бы тебе не раскрыть твои актерские способности? – спросила она, как будто произносила рекламный слоган. – Запишись в театральный кружок!

Я тупо смотрела на листочек. Она шутит? Актерские способности? У меня?! Она мое лицо видела?

– Меня не интересуют кружки, – в конце концов буркнула я, обогнула ее и пошла своей дорогой.

Однако девушка снова преградила мне путь.

– Сначала все так говорят, потому что не знают, как это интересно!

Она посмотрела на меня сияющими глазами и попыталась схватить за руку, но я не далась.

– Театральное искусство проникает внутрь тебя! Становится частью тебя!

– «Быть или не быть?» – пропел мне в ухо кто-то с другого бока.

Я вознамерилась вырваться из ловушки, но, сама не зная как, оказалась у столика, на котором лежал листок с именами записавшихся в кружок.

– Представь, – пробормотал парень, приобнимая меня за плечи, – только ты, сцена и прожекторы – и ничего больше!

Свободной рукой он нарисовал в воздухе полукруг, а меня в этот момент волновала вторая его рука, лежащая у меня на плече.

– А, ну и еще слава, конечно! – добавил парень.

– И зрители, – процедила я сквозь зубы, стряхивая его руку с плеча.

Парень засмеялся и снова обнял меня.

– Ну это само собой, куда без них. Разве я тебя еще не убедил?

– Нет.

– Тогда тебе стоит прийти и увидеть все своими глазами. Приводить в кружок посторонних запрещено

правилами, но знаешь… я могу сделать исключение. Держу пари, когда ты увидишь, как мы репетируем…

– Прошу прощения, – прервал его голос, – но нам надо идти.

Я оглянулась. В шаге от нас с растрепанными волосами залитый солнцем стоял Мейсон и строго смотрел на парня. В руке он держал ключи от машины, вокруг губ сложились хмурые складки.

Я часто заморгала, глядя на него, и только потом поняла, что на моих плечах больше нет чужой руки. Парень из театрального кружка исчез. Оглянувшись, я увидела его за столиком в надвинутой на лоб кепке, сосредоточенно перебирающего флаеры.

– Пошли, – приказным тоном сказал Мейсон, потянув меня за лямку рюкзака.

У ворот стоял его темно-серый «Форд Мустанг». Что ни говори, а машина у него была красивая, современная, с плавными линиями. После уроков возле нее обычно кучковались его друзья-приятели, а сам Мейсон чуть ли не лежал на капоте с довольной улыбочкой. Нахальный тип.

– Тормозни на секунду, – процедила я, упершись пятками в землю, – я с тобой не пойду.

Он думал, что может прийти и забрать меня, как посылку? Этот момент меня сильно беспокоил.

– Эй! – запротестовала я и дернула на себя рюкзак.

Мейсон остановился и раздраженно посмотрел на меня.

– Слушай, не устраивай цирк, – сказал он с неприязнью, которая меня до смерти раздражала.

– Я не подчиняюсь твоим приказам!

Я угрюмо смотрела на него из-под бровей, и на мгновение мне вспомнились слова Трэвиса. Не об этом ли моем пронзительном, жгучем взгляде он вчера говорил?

Мейсон шагнул ко мне и встал очень близко, высокий и властный.

От напряжения у меня в животе будто сжалась пружина. Я задрала голову и напряглась еще сильнее, когда он наклонил ко мне свое лицо, сократив расстояние между нами до минимума. Я собралась отступить на шаг, но он удержал меня, выражение его лица было угрожающим, кошачьи глаза светились янтарным блеском.

– Садись в машину. Отец вернулся, и я не собираюсь из-за тебя опаздывать на обед. Ясно?

В солнечном свете его радужки казались черными, как уголь, но с близкого расстояния я успела заметить, как блестели в них крапинки.

– Двигайся давай!

Раздраженный до предела, Мейсон зашагал к машине. Я наблюдала за ним, прищурившись.

Стоя у машины, он так грозно посмотрел на меня, что я сдалась и медленно побрела к двери с пассажирской стороны.

– Ты мог бы сразу сказать, что все из-за Джона, – с упреком бросила я, с силой дернув за ручку.

Бросив в ноги рюкзак, я залезла в его дурацкий «Мустанг». И отвернулась, когда он сел рядом и завел машину.

«Это невыносимо», – повторяла я про себя, прежде чем поняла, что жжение в груди возникло не только от обиды на Мейсона, но отчего-то еще.