Заклинатель снега
Шрифт:
Он остановился у стола в центре аудитории. Положил руку на стопку рекламных листовок и посмотрел на меня.
– Помнишь? – Он кивнул на стену. – Ты помогла мне его повесить, когда в первый раз сюда пришла.
Я посмотрела на постер с рекламой ярмарки-выставки: стенды, посетители, авторы возле своих работ.
– Наша школа уже пять лет принимает участие в этом мероприятии. В художественной ярмарке участвуют многие школы. Событие довольно знаменательное, приходит немало посетителей. – Брингли похлопал по стопке флаеров. – Каждую представленную работу рассматривает жюри. Они оценивают холсты по
Я посмотрела на него, вытаращив глаза.
– Шутка! Их жертвуют на доброе дело, отдают разным благотворительным организациям. Но это еще не все! Победитель, конечно, молодец, но ко всему прочему он создает хороший имидж своей школе, укрепляет ее репутацию как образовательного учреждения, которое помогает ученикам раскрывать творческий потенциал. Вот так вот.
Я слушала, спрашивая глазами, к чему он мне все это рассказывает. Брингли улыбнулся и произнес:
– Думаю, тебе стоит в этом поучаствовать.
– Что?!
– Знаю-знаю, ты у нас в кружке недавно. И понимаю, что, возможно, эта идея тебя пугает, но, поверь мне, ты справишься. Выбор темы за тобой, нет ограничений, полная свобода самовыражения. Можешь нарисовать, что захочешь.
Я спокойно подождала, пока Брингли закончит говорить, а потом ровным голосом произнесла:
– Нет, спасибо.
Он часто заморгал.
– Прости, что?
– Нет, спасибо, – повторила я бесцветным голосом, – я отказываюсь.
Наотрез! Ибо как я, только что научившаяся держать в руке карандаш, могла принимать участие в таком важном событии? Стоять там, рядом со своей несчастной картиной, пока на нее и на меня будут глазеть сотни проходящих мимо людей?
Ни за что!
Брингли смотрел на меня растерянно.
– Айви, ты не можешь отказаться. Это не предложение. Ты член кружка, а наш кружок участвует в проекте.
Я оглянулась на класс. Все разворачивали ватманы, холсты, ставили поудобнее мольберты, и теперь я поняла – зачем. Брингли, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что вздохнул и склонил набок голову.
– Пойдем-ка со мной!
Я обнаружила у себя в руках пачку флаеров.
– Ребята, продолжайте. Мы скоро вернемся!
Я пребывала в некотором шоке.
Брингли таскал меня по школе, и мы развешивали листовки на всех вертикальных поверхностях: шкафчиках, досках объявлений, стеклянных дверях, даже в столовой.
Еще мы зашли в канцелярию, и не знаю, что раздражало меня больше – приклеивание флаера, мучения со скотчем или картина того, как секретарша флиртует с Брингли. Когда мы наконец вышли оттуда, на его рубашке висел синий стикер с номером телефона.
– Ах, страсть к искусству… – смущенно пробормотал он, отрывая записку.
Мы продолжили поход по школе. Я подозревала, что таким образом он пытался вовлечь меня в проект. Или хотел взять меня измором, чтобы я согласилась.
– Положи несколько туда.
Я неохотно послушалась.
– Знаешь, наша школа никогда не побеждала, – заметил он небрежно. – Ни одного раза. – Брингли пристально посмотрел на меня, прикрепляя
Я уставилась на листок на стене. И не ответила. Но правда в том, что да, мне не нравилось, когда люди смотрели на мои рисунки. Бумага, карандаши и краски были моими инструментами для самовыражения, рисование давало мне возможность много чего почувствовать.
В моих лесах, нарисованных пастелью, в пейзажах, говорящих о доме, было много личного. Показать их другим – все равно что позволить кому-то заглянуть внутрь меня через увеличительное стекло.
Зачем выставлять свой личный мир на жестокий суд окружающих?
– Неважно, что видят в твоих работах другие, важно, что ты хочешь им показать. Каждому есть что сказать, Айви, и я почти уверен, что и тебе тоже.
Он посмотрел на меня, и на этот раз я встретилась с ним взглядом.
– Расскажи своей работой о чем-то важном для тебя. О том, что заставляет твое сердце трепетать. Что для тебя самое прекрасное в мире. Вырази на бумаге то, что тебя вдохновляет, пусть все это увидят. Покажи зрителю, сколько красоты ты находишь там, где другие ничего не видят.
Послышался скрип, приоткрылась дверь кабинета, и в щели показалась голова незнакомого мне преподавателя.
– Брингли, – сказал он недовольным тоном, – могу ли я спросить, что вы делаете?
– О, Патрик, – улыбнулся Брингли, шутливо размахивая скотчем, – прошу прощения, мы расклеиваем выставочную рекламу. Будем вести себя тише.
– Вы мешаете моему классу, – сообщил нам учитель.
В дверном проеме за его спиной частично был виден кабинет. На каждой парте стоял включенный компьютер, ученики сидели за ним по двое. Кто-то в эту минуту болтал с соседом, кто-то, воспользовавшись ситуацией, смотрел сайты, вряд ли относящиеся к теме урока.
Мой взгляд упал в центр класса. Мейсон болтал с ребятами, сидевшими сзади, и улыбался. Трэвис рядом с ним с заговорщическим видом уткнулся в компьютер. Я впервые видела Мейсона во время урока. Непонятно почему, но мне казалось, что я подсматриваю за ним. Он казался таким… живым, непосредственным. Наверное, сейчас, в окружении одноклассников, он был самим собой. М-да, порой мне трудно обрисовать контуры его неоднозначной личности.
Мейсон рассмеялся, грудь заходила ходуном, и я засмотрелась на него, забыв про учителей. Он обладал особой харизмой, какой ни у кого не было. У него была способность очаровать любого, кто оказывался рядом с ним, заворожить взглядом, улыбкой, даже движением руки или походкой.
Мейсон, кажется, не осознавал силу своего обаяния. Излучая яркий свет, он не подозревал, что был словно солнце, а все остальное вращалось вокруг него и горело в сиянии его света…
Какой-то парень за соседней партой сказал, указывая на меня пальцем:
– Эй, Мейсон, это не твоя сестра там стоит?
Я отвернулась, прежде чем он оглянулся.
– Я веду урок и был бы признателен за тишину в коридоре, – говорил Фицджеральд, учитель информатики.
– Ваше требование абсолютно справедливо, – согласился Брингли, а затем добродушно кивнул на меня. – Это все она. Я попросил, чтобы она не шумела, но я для нее не авторитет.