Заклинатель снега

Дум Эрин

Мое тело словно одеревенело, я не чувствовала ни рук, ни ног.

– Это шутка такая, да? – спросила я осторожно.

– Я не знал, что блокнот твой. – Томми вздохнул и еще раз посмотрел на него. – Хорошо, пивом не облили…

Я смотрела на Томми, пытаясь понять, не издевается ли он надо мной. Это не могло быть правдой, ведь Мейсон никогда не сделал бы ничего подобного. Ради меня – нет, подобное исключено.

Мне вспомнилось недоумение в его глазах, когда я вырвала у него помятый блокнот. Меня тогда всю трясло от злости…

– Ладно, я пошел, –

сказал Томми.

Я часто заморгала, пытаясь прийти в себя после услышанного. В голове лихорадочно вертелись мысли.

– Еще раз спасибо за помощь. Увидимся. Пока!

– Пока, – промямлила я.

Проводив Томми взглядом, я открыла скетчбук и начала медленно листать кремовые страницы: животные, деревья, профили гор, папины глаза, я рисовала их и в десятках других тетрадей…

Я закрыла блокнот и покачала головой. Ладно. И что с того? Это ничего не меняло. Вряд ли у Мейсона в груди внезапно появилось сердце, особенно после того, как он со мной поступил.

Он не хотел, чтобы я жила в их доме, требовал, чтобы я не показывалась рядом с ним в школе, в общем, не желал иметь со мной ничего общего. Он совершенно ясно высказался по этому поводу. Я вторглась в его жизнь, как стихийное бедствие, которое невозможно контролировать, у катастрофы было два ясных глаза, алебастровая кожа, и от нее несло гребаным лесом. Она бродила по дому босиком и повсюду оставляла следы своего присутствия, даже в воздухе, трогала его вещи.

Я поплотнее натянула кепку. То, что произошло, не имело никакого значения. Мысленно стерев ластиком слова Томми, я направилась домой.

Войдя в прихожую, я взглядом уткнулась в сумки миссис Ларк. Они стояли у стены уже несколько дней. Поневоле вспомнились стенания Мейсона о том, что я разбрасываю повсюду свои вещи. Да, похоже, пора посмотреть на подарки нашей доброй соседки.

В комнате я скинула босоножки и кепку. Струя холодного воздуха приятно освежала лоб, принося облегчение. Сев на пол посреди комнаты, я открыла сумки и начала вынимать одежду, раскладывая ее перед собой.

Кажется, там было все: коротенькие юбки, разноцветные парео, пара поясков со стразами – непонятно, с чем их носить. Я взяла в руки футболку с двумя пикантно расположенными кексами и бесконечно долго на нее смотрела.

Порывшись, я нашла пару темных футболок вроде бы моего размера. Отложила их в сторону вместе с двумя белыми майками в рубчик и полосатой рубашкой. Затем выудила тот самый купальник, о котором говорила миссис Ларк.

Очевидно, из деликатности она не заметила, что я не отвечаю требованиям этой красивой вещицы: я не заполнила бы две эти чашки, даже если бы приложила их к ягодицам. Купальник вернулся в сумку.

Последними были туфли: несколько сандалий с длиннющими шнурками, которые я не смогла бы правильно завязать, и пара старых пыльных конверсов. Наверное, когда-то они были черными. Я их примерила – на полразмера больше моих, но решила, что эти кедики мне подойдут.

Только тогда

я заметила, что в сумке еще что-то осталось. Коробка! Я вынула и осмотрела ее. Белая, с названием магазина, напечатанным серебряными буквами. Внутри под несколькими слоями тонкой розовой бумаги лежало что-то мягкое. Я замерла на секунду, когда поняла, что щупаю ткань – очень гладкую, деликатную, как внутренняя сторона цветочного лепестка.

Я потянула за краешек и вытащила изысканное платье благородного оттенка нежной глицинии. Гладкая ткань поблескивала, я поняла, что это сатин.

В детстве у меня был бантик из того же материала. И с тех пор я не держала в руках ничего столь же шелковистого и блестящего.

Боже, это платье было… было…

– Айви?

Я ахнула и сунула платье обратно в коробку.

На пороге комнаты стоял Джон.

– У тебя все в порядке?

– Да, – сказала я, торопливо укутывая платье розовой бумагой и закрывая коробку.

Такое платье мне точно не подойдет…

– Ну как, нашлось что-нибудь симпатичное? – спросил Джон таким же довольным тоном, как тогда, когда я сообщила ему, что в сумках в прихожей – одежда от миссис Ларк, которую я никак не соберусь разобрать.

– Да, – тихо ответила я, Джон улыбнулся. – Пара вещей.

Я взяла коробку с платьем и сунула ее в шкаф под стопку свитеров.

– У меня сегодня свободный день.

Я подняла глаза и увидела на его лице нерешительное выражение.

– Ты голодная? – спросил Джон с надеждой.

Я кивнула, хотя это было неправдой. Последнее время у меня не было аппетита, но я не простила бы себе, если бы огорчила Джона, ответив отказом на его предложение побыть вместе.

Я видела все, что он делал для меня, и чувствовала его заботу и поддержку. Но каждый его добрый жест по отношению ко мне был как цветок, который вял в моих руках.

Мейсон предупредил по телефону, что домой придет, как всегда, ближе к вечеру.

Джон привез меня к маленькой закусочной на холме, обласканной ветром и прохладой от пальм. Он припарковал машину в тени ветвей и попросил подождать его за столиком.

– Вот, попробуй! – радостно сказал он, протягивая мне сосиску в панировке на палочке. – Их фирменная.

– Что это такое? – спросила я, покосившись на сосиску.

– «Корн-дог». – Он засмеялся, когда увидел, с каким подозрением я изучаю угощение. – Кусай, не бойся! – И отхватил кусочек от своей.

Сосиска была мягкой и мясистой, но довольно острой.

– Ну как тебе?

Пока я осторожно жевала, Джон смотрел на меня в ожидании вердикта.

– Странная начинка, – пробормотала я, и Джон поджал губы, приняв мои слова за похвалу.

Мы ели молча, сидя на столике для пикника и поставив ноги на скамейку. Ветер шевелил пальмовые ветви, и в этот доверительный момент я рассказала Джону об арт-проекте.

Выбор у меня невелик: либо я участвую – и все в порядке, либо отказываюсь – и не добираю часов для выполнения плана обучения.