Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Проходя мимо Омара, стоявшего позади всех, удачливый покупатель заметил слезы на его глазах - и снисходительно усмехнулся. Омар, расстроенный, поплелся прочь, совсем забыв о бане.
Ах, будь он богат... Но богач, как водится, явно без толку тратит огромные деньги: на еду обильную, одежду, ковры, дорогую посуду и равнодушно проходит мимо книг. Зачем они ему? Бедняку тоже не до книг: набить бы живот чем-нибудь. Кто же тогда покупает книги? Ученые да голодные школяры, которым тем паче негде взять пять дирхемов? Что же, выходит - люди зря пишут книги? Напрасный труд?
Несчастный писатель! Сутулясь над бумагою
Обычно книгу, надеясь на награду, посвящают видному лицу: хану, шаху, правителю округа. Но куда легче книгу написать, чем пристроить ее! Фердоуси, отдавший двадцать пять трудных лет великой «Шахнамэ», так долго ждал признания, что, когда караван с царскими дарами уже входил в Тус через одни ворота, то из других как раз выносили тело поэта, дабы предать его земле...
Лучше быть хлебопеком. По крайней мере, с голоду не умрешь. Кто и зачем придумал грамоту? От нее - только беда, и прежде всего - самому грамотею.
Тот, кто следует разуму, - доит быка,
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока.
– Эй, друг!
– окликнул кто-то Омара. Оглянулся: тот самый толстяк, что перехватил заветную книгу. Улыбается, сукин сын.
– Тебе, я вижу, очень хотелось купить эту книгу?
– добродушно спросил человечек.
– Да. Сколько лет мечтаю. Не попадалась.
– Ну и возьми ее!
– Толстяк протянул ему узел.
– Что ты?! У меня всего четыре даника.
– Давай их сюда! Хватит поесть. Я с утра голодный. А книгу положи себе в котомку.
Омар изумился:
– Как же так?
– Уступаю книгу себе в убыток? А на что она мне?.. Я... читать не умею.
– Читать не умеешь? Зачем же...
– Купил? Ты должен понять. Вот стоял ты сейчас у лавки, и никому на свете ты не нужен с твоими ничтожными медяками. И я, ничтожный, иду по базару, никому на свете ненужный, и вижу у книжного ряда важных ученых людей, которым наплевать на меня, потому что я неуч, дурак, а они умные. Стою и вижу: жмутся из-за лишнего дирхема. Ученые, а жмутся. Дай, думаю, нос им утру, удивлю раз в жизни сучьих детей. И удивил: выложил все свои пять дирхемов, что получил нынче утром от хозяина за пятнадцать дней работы. Крепко, а?
– Он расхохотался, весьма довольный своей выходкой.
– Если подумать, то глупо, конечно. Не по нас, нищих, подобное лихачество. Ну, ладно. Давай, друг, четыре даника. Пойдем в харчевню. Ты, видать, издалека приехал. И, конечно, голодный. Пойдем, я угощаю. Как тебя зовут?
– Омар.
– Умар?
– повторил самаркандец на местный лад.
– А я - Али Джафар. Я человек простой. Не смотри, что толстый. Сам не знаю, отчего толстею, - на сухих лепешках живу. Сегодня пятница. Хозяин отпустил погулять. Я слуга, дворник судьи судей Абу-Тахира.
– О?! К нему-то мне и надо попасть.
– Ух ты! Родич?
– Нет. Служить ему буду.
– Кем?
– Не знаю пока. Может, тоже подметалой.
–
Судья Абу-Тахир Алак, благообразный, дородный, прочтя письмо шейха Назира, одарил Омара приветливой улыбкой и приказал слуге Али Джафару:
– В баню сводить, переодеть в мое старое, хорошо накормить, спать уложить, болтовней не донимать! С тобою, сын мой, поговорим поутру, - сказал он Омару, - я сейчас тороплюсь. Денег негу, конечно? Вот десять дирхемов пока на расходы. Отдыхай.
Он удалился.
– Получай свои четыре дирхема и два даника, - доплатил Омар за книгу Али Джафару.
– Не надо!
– Бери, бери.
– Спасибо. Ты добрый парень.
Омару не по себе в чужом городе, среди чужих людей. Освеженный купанием, сытый, он все равно не может уснуть. И, хотя Али Джафару было приказано не надоедать гостю болтовней, они все-таки сошлись в каморке Дворника - и разговорились.
– Какой человек Абу-Тахир?
– спросил Омар. Надо же знать, в чьем доме придется жить, кому служить. Если придется, конечно.
– Какой? У него недаром прозвище - Алак, что по-арабски значит... э-э... драгоценность, верно? Тебе это лучше знать. Ты учен. Он добр и щедр - не ругает, не бьет. Кормит, платит неплохо. Гулять отпускает. Как будто хороший.
– Что значит: как будто?
– А кто знает, какой он в самом деле? Какой он внутри? Что у него на душе, на уме? Разве можно судить о человеке по виду? Расскажу я тебе одну быль. От деда слыхал, - он, хоть тоже читать не умел, знал такую уйму разных историй, что мог бы каждый вечер их рассказывать. И рассказывал. Устраивайся поудобнее. Слушай.
...Жил у нас в Самарканде простодушный, мечтательный, доверчивый юноша.
«Это вроде обо мне, - усмехнулся Омар.
– Тоже, как ягненок, мечтателен, доверчив, простодушен».
– Вышел он на городскую площадь погулять перед закатом солнца, по холодку, - продолжал Али Джафар.
– Мимо идет девица невиданной красоты. Оглянулась на него, задорно усмехнулась. Ну, и одурел наш друг. Поплелся следом за нею. Окликнул и говорит:
– «Откуда такая взялась в нашем уродливом городе? Нельзя ли провести с тобою вечер, о красотка?»
Она отвечает:
– «Почему же нельзя, если есть такое желание? Но я живу не здесь - я из селения за степью, у подножья холмов. Не боишься - приходи туда с наступлением темноты, буду ждать на дороге».
– Приду!
– Она исчезла.
– Парень захватил с собою острый кинжал, взял денег - и побежал, распаленный, к восточным воротам, от которых идет дорога к тому селению. У ворот он столкнулся с давним приятелем, с кем учился когда-то в школе.
– Куда спешишь?
– спрашивает приятель. Странный взгляд у него. Но юноша, ошалевший от любви, того не замечает:
– Удача, друг мой, удача! Спешу на свидание с прекрасной девушкой с холмов.
– Идем вместе. Я там живу.
– Вот хорошо! Идем.
Пришли к селению, видят - на дороге кто-то маячит.
Она!
«Рассказ длинноват, - подумал Омар снисходительно, - но точен и красочен. Ему бы, этому Али Джафару, к его ясному природному уму - да образованность! Настоящую, высокую образованность, какой, например, обладает шейх Назир. А не ту ущербную, ложную, которой кичится жалкий обыватель».