Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Но у Омара это вызвало лишь удивление:
– Зачем?
– Ему нужен при дворе хороший математик, ученый собеседник, бескорыстный советчик в сложных делах.
– Откуда он знает обо мне?
– Знает, - усмехнулся Абу-Тахир.
Похоже, он сам написал об Омаре хакану. Очень похоже.
– Я - при дворе?!
– У Омара низко, сутуло прогнулись плечи, будто на них взгромоздили тяжелый камень. И он, казалось, растерянно озирается из-под него.
– Приживусь ли? В математике, положим, я кое-как еще разбираюсь. Но при дворе, говорят, надо хитрить, угождать, потакать
– Юнец!
– рассердился судья.
– Поедешь - и все тут, хочешь не хочешь. Посланец хакана ждет во дворце городского правителя. Между прочим, - Алак исподлобья сверкнул на Омара степными узкими глазами, - он взял с собою отличную стражу.
– И заворчал оскорбленно: - Смотрите, сколь привередлив... Другой бы от радости рыдал! Какой-нибудь несчастный Зубейр мечтать не смеет о такой удаче. Все! Собирайся полегоньку. Завтра я произведу с тобою расчет за трактат. Скажи хоть спасибо, неблагодарный!
Омар - уныло:
– Спасибо! Дай бог тебе всяческих благ...
– Говорят, уезжаешь?
– Она поднялась к нему на крышу, где Омар расположился на ночь, поскольку внизу, в жилье, чуть не свихнулся от духоты. На сей раз Рейхан забыла, - или не хотела, - облиться водой и натереться листьями базилика и пахла тем, чем и надлежит пахнуть служанке: пылью, потом, золою.
– Уже говорят?
– У нас, на женской половине, все жалеют, что ты уезжаешь. Всегда любовались сквозь щель в калитке: пригожий, тихий, задумчивый. И судья из-за тебя стал добрее.
– И ты... жалеешь?
– Я?
– Он услышал ее резкий смех, сухой и злой.
– Мне-то что? Я невольница, ты человек свободный, едешь, куда хочешь. А я родную мать не могу повидать.
– Она заплакала, так же сухо и зло, без слез.
– Ну, не надо.
– Он присел рядом с нею.
– Ты!
– Рейхан внезапно накинулась на него, принялась колотить по голове легкими детскими кулачками.
– Откуда ты взялся на мою беду? Жила я себе, как во сне... спокойно, без дум, без мечты... Терпела... Ты мне душу всколыхнул! Разбудил... заронил в сердце звезду... и теперь бросаешь. Что делать теперь? Я же не сумею жить как прежде. Тут горит.
– Она провела ладонью по груди.
– Эх! Отравилась бы я... отравилась, да жаль умереть, не проведав родных...
– Успокойся, Рейхан, смирись, - бормотал Омар обескураженно.
– Я - свободный? Я тоже раб. Раб своих знаний. Взгляни-ка на небо. Ну, хватит беситься, взгляни! Вот так. Видишь, на юге, над горами, высоко над горизонтом, ту причудливую россыпь ярких звезд? Это Аль-Хавва, Заклинатель змей. В западных странах его зовут Змееносцем. Приглядись. Если крупные звезды соединить между собою черточками, получится человек с острой головой и тонкими ногами. Он держит в руках огромную, яростно извивающуюся змею. Какое дикое напряжение во всей угловатой фигуре! Как дрожат от усилия тонкие ноги. Он бьется, стиснув ее изо всех своих сил, с исполинской царской коброй невежества и мракобесия. Стоит ему зазеваться на миг, ослабить хватку, кобра вырвется из рук - и впрыснет в него весь страшный заряд смертоносного яда. И так - всегда. Он обречен
Разглядела она что-нибудь, поняла, не поняла - бог весть, но Рейхан, как-то странно притихнув, медленно стянула с себя одежду и со вздохом припала к нему. Золотые глаза ее мерцали, точно далекие, очень далекие звезды. Они и будут мерещиться до конца его дней, чем дальше, тем ярче, в ночных небесах средь недосягаемых созвездий...
– Уезжаешь?
– встретил его наутро Али Джафар во дворе.
Омар скользнул по нему отрешенным взглядом и, ничего не сказав, побрел к саду, сосредоточенный, весь углубленный в себя. Три часа он слонялся по саду, недоступный, далекий от окружающих. Казалось, он уже обдумывает новый трактат.
«Не хочет, - подумал огорченный Али Джафар.
– Не хочет уезжать. Из-за Рейхан. Или, сделавшись приближенным хакана, он теперь брезгует со мною разговаривать? Нет, не может быть. Просто оглушен человек».
– Здесь тысяча двести дирхемов, - положил перед юным ученым тяжелый кошель судья Абу-Тахир Алак.
– Это плата за твой трактат. Хватит, надеюсь?
Но Хайям не спешил взять кошель. Он рассеянно глядел по сторонам, но видел не стены, ковры, резные столбы, а что-то совсем другое.
Судья - нетерпеливо:
– Ну?
– Сколько стоит... служанка?
– глухо сказал Омар, преодолев смущение.
Судья - удивленно:
– Служанка служанке рознь. Иная может потянуть и на тысячу золотых динаров.
– Такая... как Рейхан.
– Рейхан?
– разинул рот Абу-Тахир.
– На что она тебе, чудак? Тысячу дирхемов.
– Хорошо. У тебя... достаточно слуг. Ты дашь мне двести дирхемов, а за тысячу – Рейхан. И мы будем квиты.
– Н-да-а, - протянул судья озадаченно, не найдясь, что сказать. Никогда не знаешь наперед, что может выкинуть такой вот умник.
– Странный ты человек. Разве в Бухаре...
Омар - грубо:
– Я хочу Рейхан!
– Ну, что ж.
– Сделка, честно сказать, пришлась судье по душе. Рейхан, у которой нет ни особой красоты, ни редкостного телосложения, досталась ему три года назад всего за триста дирхемов.
– Будь по-твоему. Эй!
– позвал он писца.
– Строчи дарственную. С этого дня невольница Рейхан из Ходжента переходит в полную собственность Абуль-Фатха Омара ибн Ибрахима Хайяма Нишапурского. И он волен делать с нею все, что пожелает.
– И вновь Омару: - Странный человек! Не могу представить, как дальше ты будешь жить.
– Проживу как-нибудь.
– «Как-нибудь» - это не жизнь.
– Мы ее, господин, понимаем по-разному.
Судья приложил к бумаге печать. Омар, свернув ее, спрятал за пазуху вместе с дирхемами, низко поклонился судье. Выйдя во двор, кивнул Али Джафару:
– Пойдешь со мною?
Али Джафар, обрадованный, не стал расспрашивать, куда, зачем. Всю дорогу Омар молчал, угрюмый, холодный, и Али Джафар не донимал его любопытством. В караван-сарае у Ходжентских ворот они разыскали руса Светозара. Похудел, почернел, - видно, трудно здесь жилось беглецу.