Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
Все женщины, которых знал Омар, были старше его. Видно, потому он так рано повзрослел.
– Как тебя зовут?
– Рейхан.
...Отбивалась она не слишком упорно. Похоже, он тоже пришелся ей по душе. И вдруг оттолкнула его, произнесла лихорадочным шепотом:
– Дашь золотой - приду к тебе ночью...
– Золотой?
– Он выпустил ее из рук.
– Зачем тебе золотой?
– спросил он удивленно.
– Как зачем?
– удивилась она в свою очередь.
– Всегда пригодится. Жалко? Или денег
– Деньги есть. Не жалко, - смущенно сказал Омар.
– Но...
– Одета, обута, сыта, есть крыша над головой. Зачем, ей деньги? Чтоб утолить природную жадность? И как, во сколько оценить вихрь чувств, забурливших в нем? Их на динары не переложить.
– Видишь ли, я до сих пор... платил за любовь любовью. Не знал, что ее можно купить за деньги. Теперь буду знать.
Рейхан уставилась ему в глаза своими яркими, необыкновенными глазами. «Златоглазое чудовище, - подумал Омар, вновь загораясь.
– Нет, я тебя не упущу. Золотой? Получишь».
– Я... хочу собрать на выкуп.
– Она расплакалась.
– Выйти из рабства... вернуться домой, в Ходжент.
Вот оно что! Омар потемнел, сгорбился, устало опустился на тахту. Да. Ведь есть еще и эта сторона жизни. Хорошо, он обменял в бане, чтоб легче было хранить, часть своих дирхемов на динары. Тридцать пять серебряных монет за золотую. Омар подозревал, конечно, что веселый муг его обжулил. Ну, бог с ним. Обойдемся. Не пропадем.
– Я дам тебе пять золотых, - сказал он угрюмо.
– А ночью... можешь не приходить.
Но Рейхан явилась.
После долгой мучительной ночи он все же встал бодрый, жизнерадостный, довольный. Рейхан уже нет. На видном месте, на столике с расчетами, Омар нашел свои пять монет, которые вручил ей в темноте.
– Приболел?
– сказал Абу-Тахир, взглянув на его вспухшие губы.
– Лихорадит, - покраснел Омар.
– Бывает, - усмехнулся судья понимающе.
– Надо беречь здоровье. Говорят, от лихорадки помогает пахучий базилик - рейхан. Может, не поедешь?
– Поеду! Непременно поеду.
– Что ж, в добрый час.
– Лицо у судьи суровое, строгое, а в глазах - затаенный смех...
– Это Мухтар, мой письмоводитель, - познакомил судья Омара с высоким худым бледным юношей.
– Он из крестьян. Неплохой математик. Хорошо знает сельскую жизнь, - расскажет тебе о здешних делах.
Осень. В малых оросительных канавах воды уже нет, в крупных она неподвижна, прозрачна, ее стеклянная поверхность осыпана палой листвой. И небо стеклянное. И ветер - стеклянный. В пустых садах - тихий шум. Облетают последние листья. В их легком шорохе, в оголенных ветвях, в стылом воздухе - печаль, задумчивость. В эту пору в садах всегда почему-то грустно.
И, видно, от этой грусти землемер, ехавший на ослике, достал из переметной сумы флейту, взглянул на Омаровы губы
Певучий пронзительный звук далеко разнесся по густому холодному воздуху. Казалось, это вскричала забытая людьми дорога, возопили, страшась близких морозов, тонкие ветви плодовых деревьев, обратился в плач нежный смех детей, бегавших в саду еще недавно, летом. Нет, невмоготу. Флейта захлебнулась низким судорожным стоном. Мухтар, вздохнув, вернул ее землемеру. Омар кивнул ему благодарно.
Слезть бы с лошади, бросить ее и побрести, шурша сухой листвой, в заманчивую, таинственную глубь огромных безлюдных садов. Хорошо бы в самом укромном месте, вдали от дорог, соорудить шалаш и жить в нем. Одному. Нет, с Рейхан. Яблоки есть. Спать. Никого не видеть.
Устала голова.
Яблоки? Омар усмехнулся своей наивной мечте. Их нет. Снят урожай. Вывезли его. Он окинул деревья зорким взглядом и заметил высоко на ветке одно забытое крупное бледно-зеленое яблоко. Одно-единственное на весь сад. Вот удача!
Он спрыгнул с лошади, подобрал с земли корявую жердь, - одну из тех, которыми в конце лета подпирают ветви, усеянные тяжелыми плодами, - и попытался достать заветное яблоко. Но жердь оказалась короткой. Бросил ее, взял ком сухой земли, кинул - мимо! Второй - Мимо! Мухтар не утерпел, присоединился к нему.
Но зловредное яблоко никак не хотело падать. Шуму было, смеху! Причем Омар смеялся, забавно выпятив больные губы: гю-гю-гю!
– и уже одно это вызывало неудержимый смех у других. Страж, сопровождавший вместе с землемерами судью судей, сжалился над молодежью, привстал на стременах и сбил упрямое яблоко острием копья.
Веселые, румяные, вновь взобрались на лошадей.
– Грызи, - не глядя, сунул Омар злополучный плод Мухтару.
– Сам?
– Я мало охоч до яблок.
– Я тоже. Сестренке отдам. Спасибо.
– Мухтар спрятал счастливое яблоко за пазуху.
Омар вспомнил о своей сестре. Ему захотелось плакать. Вестей от родных все нету.
«Совсем еще дети, - подумал тронутый Абу-Тахир.
– И не поверишь, что эти юнцы - лучшие математики в Самарканде. Велик аллах! Он знает, в чью голову вложить свет высокого разума».
Поехали дальше.
– Завидно, - кивнул Омар на крестьянина, сгребавшего под деревьями сучья, сухую листву.
– Полезный труд. Всегда на свежем воздухе.
Тот угрюмо взглянул на них, нехотя бросил грабли и туго, как деревянный, согнулся в поклоне. Считалось, что он выражает важным проезжим почтение, но походил-то он скорей на драчуна, который сейчас разбежится и головой разобьет тебе лицо.
– Нечему завидовать, - хмуро сказал Мухтар.
– От труда ему никакой пользы. К свежему воздуху нужен еще хлеб. Хоть черствый, если не свежий. Видишь, как он изможден?