Заклятые подруги
Шрифт:
— Значит, говорите, соперниц не имела, — продолжал Слава, — но ведь вы, наверное, в курсе ее отношений с Юрием Агольцовым? Жених-то завидный.
— Вы всерьез считаете, что найдется дама, которая могла бы мстить господину Агольцову и его возлюбленной?
— Нет, — честно признался Кудряшов, — я так не считаю. Но ведь у Алевтины Григорьевны были когда-то и другие романы.
Долгов пожал плечами:
— Когда-то были. Когда-то, давно. След их теряется во мгле быстротекущего времени. Тридцать пять — сорок лет для женщины — период пустынный. Если она сама не ищет любовника, ее оставляют в покое.
— А вот Лариса Павловна говорит, что Коляда пользовалась большим успехом у мужчин и — простите за каламбур — широко пользовалась этим успехом.
— Ах, Лариса, — махнул рукой Долгов и сладко улыбнулся, — она всегда так нуждается в
«Интересно, — подумал Кудряшов, — он ее поддерживает психотерапевтически или иными способами? Неужели он ее любовник? Я повешусь, если это так». Кудряшов смерил взглядом располневшую фигуру Долгова, его лицо без возраста, слащавую улыбку…
— Так, значит, Алевтина Григорьевна не искала внимания мужчин?
— То, что было вокруг, — уже не по рангу. Все же она была знаменитостью — банальный романчик удушил бы имидж неприступной ведуньи. А что-то яркое не попадалось. Очень, очень многие знаменитые женщины остаются одни по этой причине. И вообще проблема женского одиночества, знаете ли, непростая проблема. Если говорить конкретно, то Алевтина, по сути дела, ни в ком не нуждалась. В свите — да. В клиентах — да. В поддержании репутации — да. Она, конечно, не могла бы существовать на необитаемом острове — ей важно было иметь поле для манипуляции людьми. Но в их теплоте, в их отношениях она не нуждалась.
— Она была таким чудовищем?
— Ну почему сразу и чудовищем? «Ты царь — живи один», — как сказал великий поэт. Не многие смеют бороться в одиночку, но те, кто уже вкусил это сладкое состояние оди-но-че-ст-ва, вряд ли прельстятся призрачной надеждой найти родственную душу…
— Тогда что их связывало — Юрия Агольцова и Алевтину Коляду?
— Что их связывало, что их связывало?.. — вздохнул Долгов. — Что вообще людей связывает? Возможность решать свои внутренние проблемы за счет другого человека, вот что людей связывает. Может показаться странным, но если провести простейший психоанализ, легко доказать, что у Алевтины было серьезно нарушено внутреннее чувство безопасности. Более того, Алевтина являла собой хрестоматийный пример этого самого серьезного нарушения чувства безопасности. Алевтина как-то вспоминала при мне рассказ своей бабки о том, каким образом малышку отучали от материнской груди. В один прекрасный день, когда ее мать решила, что девочка уже взрослая и больше не нуждается в грудном молоке, малышке, потянувшейся привычно к маме, просто подсунули жесткую щетку. Это, кстати сказать, очень распространенный в народе способ отучения детей от материнской груди, весьма распространенный. Еще пускают в ход что-нибудь вроде горчицы. Теперь представьте, какой страшный стресс испытывает ребенок при этом. Ведь для него мать — сфера абсолютного доверия. Ну а чувство внутренней безопасности как раз и формируется примерно к году, к полутора годам. Вот так. Человек, с подсознанием которого в раннем детстве проделали нечто подобное, никогда не вырастет теплым и открытым, у него, как правило, нарушена самооценка. Обычно такие дети вырастают «избегателями»: они боятся близких отношений с людьми, подсознательно они помнят тот, детский, стресс. Алевтину устраивали поверхностные отношения с Юрой Агольцовым.
— Но, говорят, их отношения были как раз очень теплыми…
— Внешне — да, — быстро согласился Леонид Михайлович. — Но ни Алевтина, ни тем более Юра не страдали излишней эмоциональностью. И это, по-видимому, каждого из них устраивало.
Кудряшов слушал внимательно, пытаясь понять, что стоит на самом деле за словами Леонида Михайловича Долгова. Опыт убеждал: человек, о чем бы он ни вел речь, говорит прежде всего о себе, о том, что его больше всего волнует в данный момент, о том, что пытается лукаво скрыть, часто и от самого себя…
Леонид Михайлович Долгов, 46 лет, русский, уроженец города Липки Воронежской области, в партии не состоял, к уголовной ответственности не привлекался. По окончании средней школы поступил в Ленинградский медицинский институт. В городе на Неве у него был сын от незарегистрированных отношений с гражданкой Полугиной В.П. Сыну материально не помогал, официально не признал его, с ним не общался, равно как и с гражданкой Полугиной. Окончив институт, Долгов Л.М. женился на Зониной Аде Львовне, проживающей в городе Москве, и прописался по месту жительства жены в коммунальной квартире, устроился на работу, поступил в заочную аспирантуру.
Леня приходил домой в два-три часа ночи, объясняя
Ада была скрипачкой и, чтобы заполнить чем-то одинокие вечера, решила освоить смежную специальность: научиться играть на гитаре. Леня нашел ей лучшего в городе преподавателя. У Лени вообще был вкус к самому лучшему, он интуитивно понимал: только окружив себя всем самым современным, самым престижным, самым изысканным, самым красивым — самым, самым, самым, — он сможет когда-нибудь потягаться с настоящей московской элитой. А в том, что такое время настанет и он, Леня Долгов, будет когда-нибудь ногой открывать двери лучших московских домов, Леня не сомневался. Иначе зачем он здесь?
Итак, Леня пропадал до утра в «библиотеке», Ада училась у лучшего преподавателя игре на гитаре. Все были довольны и счастливы. Но однажды Ада сообщила Лене, что ждет ребенка от своего гитариста и вообще намерена выйти за того замуж. Леня слегка опешил, но, придя в себя, произнес с достоинством: «Хорошо. Мы современные люди. Я все понимаю. Только пусть он вернет мне 120 рублей, которые я ему заплатил вперед за уроки. Я его нанимал, чтобы он тебя не этому учил».
Ада и гитарист удалились из Лениной жизни, интеллигентно позволив ему — пока не построит кооператив — оставаться в коммуналке. К тому времени начинающий психиатр уже обзавелся достаточно приличной клиентурой. Тогда (да и сейчас) никто без принуждения не обращался в психоневрологический диспансер. Если у человека возникали проблемы с психическим здоровьем, он сам либо его родственники стремились найти частного врача. Обширность частной практики психиатра сопоставима только с практикой венеролога или гинеколога. А тут еще подняла голову дремавшая психотерапия — врачующая и вовсе неуловимое: дурной характер, плохое настроение, несбыточные надежды… В подобной помощи нуждается всякий рефлексирующий интеллигент. Долгов был хорошим диагностом-психиатром. Он стал незаменимым психотерапевтом: умением выслушать, посочувствовать и направить на путь истинный Леня владел профессионально. И он очень скоро построил себе кооперативную однокомнатную квартиру в престижном доме, в престижном зеленом районе.
Первое время после ухода коварной Ады Долгов просил всех друзей-приятелей знакомить его с женщинами. При этом излагал свои требования к той, которой могло быть разрешено покушаться на его сердце: она должна быть дочкой академика, не старше 25 лет, красивой, желательно блондинкой (брюнеткой была вероломная Ада), характер иметь мягкий и покладистый. Но как-то исподволь, постепенно Ленины четкие критерии размывались, превращаясь в незамысловатое, но ненасытное: «Познакомь!»
Его коллеги посмеивались: «Врачу — исцелися сам». Каждый знает, что поощрять, кормить свои комплексы неумно. Комплексы тогда жиреют и наглеют. Если ты неспособен к долгим, теплым, доверительным отношениям с женщинами, нужно работать над своими внутренними проблемами. Леня и сам понимал: надо остановиться. Но, во-первых, дочка академика, красавица и блондинка не старше 25 лет все как-то не попадалась в сети, а во-вторых, лучше уж кормить комплексы, чем загонять их глубже в подсознание, а потом всю жизнь раздираться смутной неудовлетворенностью. Кроме всего прочего, статус перспективного (во всех смыслах) холостяка тоже кое-чего стоит и помогает открывать те самые вожделенные двери, да еще как.
Очень любили Леонида Михайловича его пациентки. Они влюблялись в него пачками — и в стационаре клиники, где Долгов врачевал неврозы, и в частном, если так позволительно выразиться, порядке. Врачебная этика не одобряет, можно сказать прямо, запрещает использовать беззащитное состояние пациентов. «Но ведь они когда-нибудь да выздоровеют, эти барышни, — оправдывался Долгов. — А никогда не страдавших неврозами где ж набраться-то?»
Итак, Кудряшов сидел в кабинете доктора, вежливо слушал Леонида Михайловича и внимательно наблюдал за ходом мысли последнего. «Стало быть, — решил для себя Слава, — Долгов считает себя, несомненно, сильным человеком, способным к одиночеству. Стало быть, для него это одиночество представляется желанным. Однако он слишком убедительно и аргументированно говорит об этом. Если бы для него одиночество было естественным состоянием, он не придавал бы ему такого большого значения и не замечал бы, как не замечают воздух».