Заколдованный участок
Шрифт:
И Мурзин с трудом начал.
– Да, дыни... Помню. Может, ты хочешь сказать, я жадный?
– Зачем? – удивился Куропатов. – Азартный – это да. Жадным ты никогда не был.
Мурзин умолк. Долго думал. Завел заново:
– А скажи, Миша, вот брат твой...
Куропатов тут же насторожился:
– Что брат?
– Да ничего особенного... – осекся Мурзин. – Тоже не жадный был в детстве.
И тут вступила Вера:
– Да уж, такой простой! По простоте и в тюрьму сел. Да еще сбежал, переполоха тут наделал, аж в городе рассказывали. Без руля человек.
Куропатов
– Александр, скажи жене, чтобы она этого не касалась.
– А чего это ты передаешь, ты мне прямо скажи! – предложила Вера.
Но Куропатов упорно обращался только к Мурзину:
– А если ты позволяешь ей всякое хамство, то ты заодно, получается?
– Почему хамство? – осмелел вдруг Мурзин. – Объективные вещи!
– Вот тоже, начали! – закричала Лидия. – Лучше выпьем еще!
Но выпил один только Куропатов. И продолжал разговор с Мурзиным:
– Саша, я Веру тронуть не могу, она женщина. Но ты ее муж, ты отвечаешь. Извинись.
– За что это он извиняться будет? – взвилась Вера. – За правду не извиняются! А что брат твой по дури сел – правда! Я удивляюсь, как ты сам-то на свободе еще с таким характером!
– Так, – сказал Куропатов. – Всякая не знаю кто будет тут моего брата поливать, а я терпеть должен?
Вера тут же залилась слезами:
– Обзывают последними словами – и заступиться некому!
Мурзин посуровел:
– Ты полегче, Михаил! Она не всякая не знаю кто. Ответишь за слова!
– Сам ответишь! – поднялся Куропатов.
Как они отвечали друг другу, об этом мы рассказывать не будем: бытовая ссора – явление антихудожественное, мы же стремимся изобразить жизнь вообще и Анисовку в частности именно по законам художественности, а не голой реальности. Реальность часто жестока или мусорна, в ней много чего, поэтому всё зависит от того, как посмотреть и на что посмотреть. Если бы мы взглянули на ту же Анисовку исключительно со стороны быта, сельскохозяйственного производства и социальных проблем, то взгляд наш, возможно, был бы мрачен и безрадостен, а описание приблизилось бы к жанру триллера, то есть ужаса. Но мы смотрим иначе. Мы смотрим вглубь. И там, в глуби, много такого, от чего взгляд светлеет пусть и ненадолго, но обнадеживающе.
Перейдем сразу к финалу ссоры, а он был таков: Вера выскочила на крыльцо и заблажила на всю Анисовку:
– Что же делается? Чуть не убил Куропатов моего мужа! Люди добрые, это же кошмар!
Из добрых людей поблизости была только Синицына. И она, конечно, всё зафиксировала.
Синицына всё зафиксировала, и уже на следующее утро о поступке Куропатова все знали.
Савичева сказала мужу, который, кстати, приступил к покраске дома:
– Наверно, Куропатова с соревнований снимут.
– За что?
– Буянил, чуть Мурзина не пришиб.
– Ясное дело... Теперь начнется... Естественный отбор это называется. Подставили Михаила.
– Я тоже так думаю. Так что ты осторожней.
– А я что? Я работаю.
Синицына
– Значит так. Клюквин вчера гнал самогон. Брага у него поспела, вот он и не утерпел. Балмасова старуха на внучку матом ругалась, все слышали. Ваучер от клуба общественный песок утащил, будто бы лужу у магазина засыпать, а кому она мешала? Она там всегда была. Кублакова...
Андрей Ильич опомнился:
– Ты постой, Зоя Павловна! Это что?
– Записываю поступки. Куропатов вчера...
– Минутку! Записывает она! А кто тебе такое задание дал?
– В порядке личной инициативы. Всё равно народ думает, что я на вас работаю.
– И про кого он еще так думает?
– Про Нестерова, про Вадика. А вы бы в самом деле взяли меня официально.
– А я официально... – вскрикнул Шаров, но вспомнил, что перед ним все-таки пожилая женщина, и сбавил: – А я официально говорю вам, Зоя Павловна: бросьте это дело и всем скажите, что никакого соревнования нет!
Синицына обиделась:
– Я помочь хотела. Другие вам наврут, а у меня чистая правда!
И пошла прочь.
А Шаров озадаченно сказал Юлюкину:
– Ты понял? И как теперь им доказать, что ничего нет?
– Докажи пьяному, что он пьяный. Они теперь все в этом... По телевизору слышал... Состояние эффекта.
– Аффекта, знаю. Аффект-то у них, а эффект будет у нас! Я слышал, они придумали, что победитель пять тысяч получит!
– Ну, это они облизнутся! – сказал Юлюкин. – За пять тысяч надо год нормальной жизнью жить. А они хотят, чтобы за короткий срок... – Тут он увидел, что Андрей Ильич смотрит на него, готовый взорваться, и поспешил исправиться: – Это я так. Рассуждаю. Чисто теоретические соображения.
Теоретические соображения принимали в Анисовке всё более причудливые формы.
Например, Наталья упрекнула подъехавшего к дому на машине Сурикова:
– Какая-то у тебя, Василий, работа незаметная. Катаешься и катаешься.
– Ты что, не выспалась? Я на трех машинах сразу: грузовик, автобус – и Шарова вожу! Тебе мало?
– Много, но я же говорю: не видно. Савичев вон дом красит – сразу видно. Микишин в мастерских новые ворота добровольно поставил – тоже видно.
Суриков занервничал:
– Он это добровольно еще три года назад должен был сделать и даже деньги вперед получил, сам хвастался.
– Ну, допустим, не хвастался, а просто говорил!
Это Микишин подошел незаметно к дому и услышал слова Сурикова.
Василий слегка смутился:
– Да я не в смысле осуждения, Николай Иванович, я...
– Ладно, – великодушно сказал Микишин. – За дровами обещал съездить со мной, не забыл?
– Помню.
И они поехали за дровами. Ехали и удивлялись: почему Анисовка как-то пуста среди бела дня?