Закон фронтира
Шрифт:
Гош сразу понял, что эти люди уйдут. Но выбрать такую линию поведения, чтобы космонавтов после расставания не грызла совесть, оказалось выше его сил. Фактически сейчас взрослые, опытные и хорошо подготовленные к выживанию в экстремальных условиях мужики бросали остро нуждающуюся в поддержке крошечную группу молодых людей. Побыли немного рядом и укатили дальше — большие, сильные, уверенные в себе. Тоже чертовски одинокие, пусть и втроем. Куда больше травмированные нынешней ситуацией, чем молодежь. Но все равно — могли бы и остаться.
Серебряков пробормотал:
Понурая Женя подошла к крыльцу и остановилась, глядя вниз. Сзади встал Костя и положил ей руки на плечи. Женя прижалась к нему спиной и закрыла глаза. Рядом переминался с ноги на ногу Олег. Даже он, пока еще чужой здесь, ждал, что скажет лидер.
Гош взял со ступеньки бутылку с водой и, морщась, сделал несколько глотков.
— Значит так, Регуляторы, — сказал он хрипло. — Есть проблема, которую нужно было обязательно решить еще сто лет назад. Но все занимались другим. Теперь придется всякие глупости отложить. На ближайшее время объявляю чрезвычайое положение. Кони, пони и остальные лошади Пржевальского как-нибудь пару дней в загоне перебьются. Сена пожуют. Я сейчас, подождите минуту.
Гош ушел в дом и действительно через минуту вернулся. В руках у него оказалась пачка ученических тетрадей и несколько шариковых ручек. За время его отстутствия у крыльца никто не проронил ни слова.
— Олег, тебя это тоже касается, — заметил Гош, протягивая ему тетрадь и ручку. — В твоих же интересах.
— Я понял, — кивнул Олег, принимая дар. — Мне только раньше не приходило в голову…
— А я ничего не понял, — заметил Костя.
— Это очень просто, — заверил его Гош. — Даже у тебя получится, хотя ты и неграмотный. Или ты был тот самый милиционер, который умеет читать?
Костя хохотнул.
— Я знал дорогу домой, — сказал он.
— Это вы о чем? — спросил Олег заинтересованно.
— Анекдот времен Олимпиады, — объяснил Костя. — Почему менты ходят в Москве по трое? Потому что один умеет читать, другой считать, а третий знает дорогу домой. Гошка, ты хочешь заставить нас писать отчеты?
— Умница, — кивнул Гош. — И прямо сейчас. Каждый садится, где ему удобно, и записывает все, что помнит. Всю историю своих злоключений с того дня, как проснулся. Между прочим, когда покончите с фактической частью — ну, координаты всяких полезных мест, ареал распространения тупых и все такое, советую дальше нажимать на эмоции. Что почувствовал, как себя вел… Про нездоровую агрессивность и прочие асоциальные тенденции не забудьте отметить. И разумеется, во первых строках — имена, адреса, явки, пароли.
— Догадались, — фыркнул Костя.
— Про то, как реагировать на тупых — детально. Во избежание новых эксцессов. Записи упаковать герметично и держать при себе. Жененчка, бери.
Женя молча взяла тетрадь.
— Не падай ухом, солнышко, — посоветовал он. — Может, еще обойдется. Вдруг, Большой не выйдет из комы, а просто тихо помрет. Тогда и нам писанина никакая не понадобится. Можно будет спокойно взять по ящику водки на лицо, отправиться к Москве и запузырить последнюю мину в Кремль. Если, конечно, мы не заснем прямо сегодня.
Костя зевнул.
— Я тебе! — пригрозил Гош, показывая кулак.
— Да это шутка, капитан.
— Шутки кончились, — сказал Гош очень твердо, как в прежние времена, когда Регуляторы были войском, а не просто группой товарищей.
— А вдруг мы проснемся с полным объемом памяти? Или вообще не заснем? — предположил Олег. — Может, с Большим — какой-то частный случай?
— Знаешь, почему Регуляторы графства Линкольн так долго продержались? — усмехнулся Костя. — Они понимали, что рано или поздно им все равно конец. Были готовы к худшему. Думаешь, мы из пижонства обозвали себя Регуляторами? Как же! Это нам твои дружки-тупые устроили такую веселую жизнь. Научили уму-разуму. Так что, дорогуша, если приказано готовиться к худшему — будь готов!
— Забудь ты про тупых, — посоветовал Гош. — Это не они, это Олежка из нас банду сделал. И его пахан Главный. Тупые — хороший, благодарный человеческий материал. Что хочешь, то и лепишь. Мы сами были не особенно острые, когда нас Сан Сеич подобрал.
Олег насупился и раздраженно хлопнул себя тетрадью по бедру.
— Если твой прогноз не сбудется, — пробормотал он, — я тебе за эту нервотрепку морду набью. Подумать страшно — неужели опять…
Гош тоскливо посмотрел в затянутое облаками небо.
— Дрянь погода, — сказал он. — И дело тоже дрянь!
Гош сидел в административном здании, на коммутаторе. Сюда был протянут из Твери армейский полевой телефон. Аккумуляторы мобильных раций неумолимо вырабатывали ресурс, загибались батарейки кварцевых часов, и оставалось только ждать, что же случится раньше — то ли машины придется «с толкача» заводить, то ли просто бензин окончательно выдохнется. И значит, машины накроются, а с ними и радиосвязь.
У подоконника Цыган старательно выводил в тетради слова. Даже язык высунул от усердия.
— Ты по-каковски пишешь? — встрепенулся Гош. — Ты же наверняка опять цыганом проснешься. Если проснешься, конечно…
— Да что ж я, полный идиот? По-русски пишу. Отстань.
— Какая потрясающая жареная рыба продавалась в Несебре! — вспомнил Гош. — Крошечные такие рыбешки, на один укус. Как жаль, что я был маленький и не пил еще пива! Боже, а до чего хорошо было в Албене!
Цыган раздраженно засопел.
— Нет, вот ты мне скажи! — не унимался Гош. — Почему, если ты болгарин, или, скажем, какой-нибудь итальяшка, или даже француз, то обязательно живешь в благодатном теплом краю? А если руский, то у тебя на родине больше половины года холодно, кругом грязища, тоска и дураки?