Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
Ведь дерьмо вокруг позволяло им ублажать свои желания.
Мне тоже.
Похоже, если я поджаривал кого-то по иной причине - по любой другой причине - вселенная трахала меня не стесняясь. Убил посла Криле - посадил на хвост Райте. Убил Карла - и как будто сам подарил Веру Эвери Шенкс. Мы знаем, чем это обернулось. Я ненавидел Берна за пытки и убийство Марады с Тизаррой. А он ненавидел меня за то, что я поступил так же с его любовником т"Галлом.
Я тут могу продолжать часами. Днями. Но обратимся к главному.
К Ма'элКоту.
Я побил
Но я схватил его за руку и затащил за собой в Ад.
Нет, он не был ангелом или святым. Но он искренне, честно посвятил свое существование - что было шире одной жизни - делу улучшения Анханской империи. Он не был обязан. У него была невообразимая сила, безграничные богатства, совершенство тела, какого мы не видели со дней Микеланджело. И вместо того, чтобы болтать ногами, наслаждаясь всей этой сранью, он вложил все достигнутое, всего себя в дело, оказавшееся невозможным. И сошелся на этом пути с убийцей-социопатом, явно не учившимся управлению гневом.
Иисусе, хотел бы я оставить его восвояси.
Ах да, это была моя работа. Часть работы. Но скорее он просто злил меня. Я мог сломать его, а он ничем не смог бы мне помешать. Работа - лишь оправдание.
И вот почему - думаю, я не ошибусь - я едва не спился вусмерть после "Любви Пеллес Рил". Потому что стал сотрудничать с ублюдками. Продал им всё, что имел и что совершил, за милый дом, деньги и сомнительное подобие нормальной семьи. Позволил сделать себя таким же мудаком, каких картинно истреблял.
Я оставлял наш дерьмовый мир гнить в дерьме, потому что он готов был ублажить мои желания.
Но это скоро изменится.
– Хэри?
– Гейл отрывается от планшета и кивает мне.
– В эфире.
Ну ладно. Будет вам представление в драном прямом эфире.
Вот, я уже в нём, но не знаю, как облачить мысли словами. Слишком много всего. И я начинаю почти жалким: - Не так всё должно было быть.
Гейл клонит голову набок.
– Что? Я не...
– Не тебе говорю.
Поднимаю взгляд к муаровым щиткам антимагических шлемов соцполиции.
– Я говорю вам, парни. И всем, кто смотрит видео сквозь ваши шлемы. Всем, кто будет смотреть в записи. Всему мудачью. Управляющему Совету. Социальной полиции. Конгрессу Праздных.
Все вы и много других бедных ублюдков скоро умрете, потому что ваши лишенные мозгов головы были слишком тупыми, чтобы заключить одну гребаную сделку.
– Хэри...
– Вы могли получить всё. Целиком. И вы это понимали. Иисус Христос-страдалец, хоть кто из вас уделил мне внимание за двадцать пять лет? Я вырезал на лике двух миров доказательства нерушимости моего слова. Даже моя ложь становится истиной. Если я обещал вам, вы бы всё получили. Нужно было лишь сказать "да".
Всего-то. Да.
Я отдал бы вам всю затраханную планету в обмен на мир между нами. Но
За что спасибо.
Я качаю головой, едва заметно. Не хочется продолжать. Но нужно. Люди должны узнать. Должны понять.
– Я говорю честно: спасибо вам. Спасибо, ведь меня тошнит хуже гребаной смерти от вида гноящихся язв этой планеты. Меня тошнит от каждого из вас. Потому что вы знаете, каков наш мир, и наделены властью его изменить. Но вы не меняете. Потому что вам хорошо и так. Спасибо.
А теперь я начну вас убивать.
Гейл, похоже, только что проглотил собственный язык.
– Это не угроза. Не предупреждение. Эту стадию мы прошли. Вы уже мертвы, и скоро люди не смогут не замечать вашей вони.
Спустя дни, месяцы или годы, когда весь ваш гребаный мир сгорит дотла, кто-нибудь начнет создавать объяснения. Расскажет народам, почему их жизни проходят среди пожара. В этих сказаниях я предстану плохим парнем.
Думаю, вы уже знаете: я привык.
Сказания объяснят людям, что их семьи мертвы и мир горит, потому что я злобный сукин сын. Верьте, это правда. Я такой.
Но вы же знали.
Вы десятки лет знали, какой я злобный сукин сын. Знали, когда делали актером.
Знали, когда я убил свою жену.
Знали, когда насиловали мою дочь и когда выдирали глаза моему отцу.
Знали двадцать пять лет назад, когда я устроил самый настоящий геноцид, чтобы ускорить гребаную карьеру.
Может, помните, как я предупреждал Черных Ножей? Я рассказал им, что будет, когда я приду за ними. Они не поверили.
Как и вы.
Чисто для протокола: вас предупреждали. Снова и снова. Я предупреждал вас, делая предложение. Предупреждал, когда убивал Марка Вило. Предупреждал вас двадцать пять чертовых лет назад, беседуя с Артуро Коллбергом в Студии Сан-Франциско.
Я не спасаю людей. Я не занимаюсь ненасильственным сопротивлением и не тружусь, меняя систему изнутри. Вам следовало помнить, кто я. Кем вы хотели меня видеть.
Помните. Вспомните, когда я приду за вами.
Помните, всё могло быть иначе.
Спецохрана переминается, руки крепче сжимают приклады силовых винтовок - вполне ясный язык тела, словно заглавная строка. "Этот чертов тип - этот сломанный калека, что прикован к койке в надежно укрепленном учреждении, о котором никто даже не знает - вообразил, что мы поверим? Что он способен на большее, чем лежать и ждать смерти? Ну-ну.
Может, в следующей жизни".
И они правы. Вот только это моя следующая жизнь.
Снова поднимаю глаза к искаженному пятну, отражению собственного лица в полицейских шлемах.
– Если бы отцу дали шанс, он прожил бы и умер достойно. Он верил - верит - что использование силы ведет к деградации и уничтожению цивилизованного общества. Верит, что руки даны нам для помощи ближнему, не для его избиения.
Вам, вероятно, известно: я не разделяю этого мнения.