Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
– Откуда тебе знать?
– Не остановишься?
– Он поднял руку.
– Прошу. Не отвечай. Выслушай.
Ее взгляд был терпеливее утесов за спиной.
– Тот парень с луком, он не единственный хреночес, готовый тебя убить. Есть другие. Много. И в сравнении с парнем, что рулит похитителями, я не опаснее сумки со щенками. Им нужен табун. Думают, убив тебя, они получат лошадей.
– И будут разочарованы.
– Ага, и было бы славно объяснить им это до того, как убьют тебя.
Она задумчиво кивнула.
– Было бы славно.
– Они не хотят приходить
– Весьма вероятно.
– Не похоже, что ты озабочена.
– Я поступаю не так.
– Что? Не боишься за лошадей? Не защищаешь их, не правишь ими? Так какого черта ты с ними делаешь?
Она показала оба глаза.
– Прощение...
– И позволение, да-да, как угодно. Прощение, позволение и иногда чистка копыт.
Она улыбнулась ему и заговорила ясно, сочувственно, без малейшего следа снисходительности.
– Иногда у лошади проблема, в которой я могу помочь - сбитое копыто, порез или колючка кактуса. Много чего. Многие вещи лучше делать пальцами. Иногда лошади могут помочь в моих проблемах - если нужно ехать быстро или далеко, или нужно, чтобы они охраняли мой сон. Многие вещи лучше делать, если у тебя есть копыта. Они помогают не потому, что я лошадиная ведьма, и не ради роли ведьмы я помогаю им. Это взаимопомощь друзей.
– Эй, стой.
– Он хмурился. Ее слова имели смысл.
– Что стряслось? Разговор вдруг стал почти разумным.
– Ты начал понимать, кто и что я есть.
– Я сказал "почти".
– Он повел рукой.
– Похоже, я понял тебя. Кажется. Я ошибался прежде, говоря, что мне плевать. Но понимание отнимает бездну времени, а тебя могут убить к закату.
Морщинки вокруг глаз выражали лишь непроницаемую безмятежность и собранное, терпеливое сочувствие.
– Я никогда не бываю мертвой.
– А что стало с "меня всё время убивают"?
– Быть убитой - не значит быть мертвой.
– Для большинства людей одно бежит по пятам второго.
Пренебрежительное движение плечами.
– Люди.
Он знал, что должен взбеситься, но не мог сдержать себя.
– А ты не из людей?
– Я лошадиная ведьма.
– Лошадиная ведьма - не личность?
– Лошадиная ведьма, - ответила она, - это я.
Он открыл рот для отповеди, передумал и шлепнулся на валун. Сел, упокоив лоб в чаше ладони.
– Забудем. Похоже, это был сон: я говорил с миловидной женщиной на лошади и разговор куда-то двигался. Дерьмо прояснялось.
– Ты продвинулся дальше, чем думаешь. Теперь ты мне люб.
– Прости?
– Люб, - повторила она.
– Когда тихий. Тогда ты здоров. Заботлив. Даже со мной, хотя меня не знаешь. Мне с первого мгновения хотелось, чтобы ты мне понравился. Но тебя нелегко полюбить.
– Уже слышал.
– Надеюсь, так будет и дальше. Хочу, чтобы ты полюбил меня. Гляжу на тебя - думаю о сексе.
Он закашлялся, потеряв дыхание. И снова.
– Прости?
– Ты человек подозрительно красивый, очень ладный и сильный, и опытный в самых неожиданных делах. Ты ожидаешь, что женщины будут очарованы. Так и есть.
Он кашлял, это не помогало.
– Не староват я для тебя?
– Староват?
Она засмеялась и в этом смехе был звон распадающегося ледника, скрип камней на его полном карстовых провалов пути, шелест снегов и запах многих слоев щедрого чернозема, миллиард лет гудевшего под копытами, лапами и когтями существ столь древних, что память о них сокрыта от мира...
Но не от нее.
Для нее, в ней они еще жили и бегали и дрались и любились и звали ее поиграть с ними в пропавшей вечности.
Он сказал: - А... ах, дерьмо, да ладно, не надо...
Она приковала его к месту ледяным глазом, и прошлая жизнь вдруг раскрылась, оставив его нагим на ветрах безвременья. Вихри вились, сплетаясь, и скоблили его сущность бритвенными лезвиями льда.
– Хватит. Хватит, прекрати, прошу! – Он закрыл глаза руками, но это не помогало.
– Не надо так.
– Годы ничего не значат.
– Ее голос снова стал теплым и человеческим, и когда он увидел приглашение в глазах, и теплом и холодном, нечто вновь зашевелилось в груди. Теперь угрожая взломать его изнутри.
– Мы в лошадином времени.
– Не знаю о таком.
– Иногда поедание яблока затягивается на целый день.
– Это вроде метафоры секса?
– Ты этого хочешь?
– Ух... дерьмо. Ладно, понял. Так я, э, то есть... Разве секс не случается только после того, как люди, ну, представятся друг другу?
– Я знаю тебя. Ты начал познавать меня.
– Не знаю даже твоего имени.
– Какого имени?
Он не нашел, что ответить.
– Мне говорили, что я умелая. В сексе.
– Ох, окей.
– Необычайно умелая.
– И представить не могу.
– Верно.
– Улыбка стала шире.
– Он изменит твою жизнь. К лучшему. Это лишь мнение, но обоснованное. Весьма обоснованное.
– Слушай, ух...
– Он потер глаза. Ложь для таких случаев была заготовлена... но он не мог вспомнить, какая. И вздохнул.
– Глядя на тебя, я думаю не о сексе. Глядя на тебя, вообще не думаю. Как бы не могу.
– Спасибо.
– Я сказал не как...
– Он оборвал себя, поняв, что сказал это именно как комплимент и отрицание сделает его еще смешнее.
– Ты мне нравишься. Точно. Но я не, знаешь ли, не любитель случайного секса. К тому же я угодил в заварушку, вот прямо здесь и сейчас, да? Моя жизнь - место беспокойное.
– Ты неправильно понял, что здесь происходит.
– Ты не подкатываешь ко мне?
– В твоем мире люди говорят, чтобы проверить, убедить, соблазнить, склонить, обмануть или подавить других. Но мы в моем мире. Я говорю то, что считаю правильным, и то, что тебе нужно узнать. Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя и, если буду любить в тот час, когда ты решишься на секс, мы будем счастливы. Оба. Надолго.
– А если я, э, решусь на секс, когда ты перестанешь меня любить?
– Тогда один из нас умрет.