Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Стовер Мэтью Вудринг

– Как твое имя?
– сказал он громче.
– В деревне тебя кличут лошадиной ведьмой.

Казалось, она заскучала.

– Проклятие.
– Он чувствовал себя идиотом.
– Ты вообще говоришь на вестерлинге?

Ее грудь едва заметно поднялась и опустилась: тихий вздох разочарования.
– Нет, если не придет нужда.

– Иисус милосердный.
– Он скривился и огляделся. Вообразил, как ухмыляется наверху Орбек, и этот образ вызвал желание кого-нибудь поколотить.
– Слушай. Мне не нужны неприятности.

Я проделал этот путь не чтобы тебя повесить или арестовать. Ничего такого. Я не дам за тебя крысиной жопки. Хочу лишь вернуть лошадей.

– Хорошо.

Он моргнул. Она все еще казалась скучающей.

– Что значит "хорошо"?

– Если лошади твои, то они твои.
– Она как-то заставила его ощутить себя лжецом.

– Ладно...
– Он переменил опорную ногу.
– Они моей дочери.

Женщина кивнула.
– А ты их не любишь.

– Каким боком тут затесалась любовь?

– Вот и я о том.

Он кривился всё сильнее. Покачал головой, заставив себя разжать кулаки. И когда только успел их сжать?
– Такое чувство, что от разговоров с тобой я буду писать кипятком.

Она взглянула ледяным синим глазом.
– Так не разговаривай.

Он щурил глаза. Автомат напомнил о себе, оттягивая кобуру на пояснице. Человек напомнил себе, что она еще не дала ему причины использовать оружие.

Она посмотрела назад. Что-то на склоне было явно интереснее его персоны. Большой жеребец медленно развернулся, и мужчине пришлось смотреть на ее спину - и в задницу скакуна весом в четверть тонны. Жеребец вздернул хвост и вывалил кучу дерьма размером с человеческую голову.

Дерьмо поползло по склону, черно-зеленое, мокрое, источающее пар в морозном воздухе.

– Спрашиваю себя: какого хрена ты захотел болтать с долбаной ведьмой, среди лошадей? А?

– Я могу сказать, - ответила она, все еще глядя на нечто интересное вверху оврага.
– Но ты же не поверишь.

– Ага, угу.
– Он развернулся к Кайласси и грумам; те окружили небольшую группу лошадей. Поймал взгляд конюшего и сделал жест, приказывая убираться с добычей.
– Мы заберем лошадок и уедем прочь. Я бы сказал, что встреча была приятной... если бы она таковой была.

Он ощутил, что внимание женщины сосредоточилось на нем. У него было чутье на такие вещи: как будто солнце согревало спину или газировка бурлила под кожей.

– Не так это работает.

– Побьемся о заклад?

Он слышал, как копыта жеребца неспешно топчут камни. Приближаясь сзади.
– Не оглядывайся, - велела она.

Он замер. Не застыл, совсем наоборот. Всякое напряжение уплыло, человек стоял расслабленный и уравновешенный, и если ей захочется выкинуть трюк в пределах досягаемости, очень хорошо. Аж грязь между пальцев ног зачесалась от предвкушения.
– Есть причины не оглядываться?

– Не смотри на него прямо, - ответила она те же тоном терпеливого

снисхождения, от которого ему хотелось назначить ведьме клизму кожаным сапогом.
– У тебя глаза хищника.

– Спорим, ты всем мальчикам так говоришь.

– На передней части головы, тупая задница. Бинокулярное зрение.

Он дернул головой, глядя на нее через плечо.
– Что?

– Бинокулярное зрение, - повторила она рассеянно, глядя, как Кайласси отсекает Ястребинку от группы лошадей.
– Так видят мир хищники.

Ему было плевательски плевать на все различия понятий.
– Ты назвала меня тупой задницей?

Вблизи он разглядел морщины вокруг ее глаз. Вероятно, ей было скорее сорок, чем тридцать. Вероятно.

– Ты ведешь себя как задница?

– Я... Проклятие. Может быть.

– Так чего жалуешься?

Он покачал головой в откровенном недоумении.- Люди умирали, лишь заговорив со мной грубо.

– Это было давно.

Он не спросил, почему она так уверена: ощутил неуютную догадку, что она ответит.

– Тот человек.
– Она указала подбородком на Кайласси в седле, набросившего лассо на шею Ястребинки; потные конюхи спешились и старались ее утихомирить.
– Он мастер работы с лошадьми. Человек, которого называют тренером.

И опять он не захотел спросить, откуда она знает.
– Он работает на мою дочь. Может, ты о ней слышала. Маркиза Харракхи. Это ее лошадей ты украла.

– Я не краду.

– О, ладно. Они сбежали. Три недели назад. Прискакали к тебе.

Она задумчиво следила за Кайласси.
– Тебя когда-нибудь секли?

– Прости?

– Вообрази, каково быть порабощенным. Высеченным. За то, что не делаешь, как хотят хозяева. Но они не говорят тебе, чего хотят. Просто бьют, пока ты сам не поймешь.

Он смотрел на нее снизу вверх. Отлично видел горло и красивую прямую челюсть и длинную мускулистую шею, но видел не то, на что смотрел глазами.

Видел он скрюченного дряхлого раба-пастуха в Хуланской Орде, двадцать с лишним лет назад: введение к "Последнему Оплоту Серено". Триста пятьдесят фунтов массы огриллона, выветренных до оттенка гранитного утеса, пустая глазница в кольце рубцов, а в другой - вялый злобный глаз цвета собачьей мочи. Видел черные хвосты гриллова бича, намотанного на кулак размером в голову человека.

Слышал полусекундный ровный свист, единственное предупреждение. Ощущал давление кожаных ремней, выбивших воздух из легких. Помнил удар по почкам, от которого мочился кровью три дня.

– Ага, это мне знакомо.

Она кивнула, все еще смотря на Ястребинку; а та противилась петле, испуганное тонкое ржание стало криком черной паники. Кариллон вырвался из табуна неподалеку; серый в яблоках здоровяк испуганно плясал около Кайласси и грумов. Даже отсюда было видно белки ореховых глаз жеребца.