Закон трех отрицаний
Шрифт:
– Очень незначительный, да и тот весь от начала до конца сделан руками Валерия. До сих пор считалось, что Ларисино видение мира, отраженное в ее полотнах, – это выражение ее оригинальности и нестандартности. На этом можно было играть, это можно было продвигать. Но при условии, что никто – понимаете? никто – никогда не узнал бы, что она принимает наркотики и все ее картины не что иное, как наркотические галлюцинации. Тогда это перестало бы быть интересным и модным.
– Ну хорошо, пусть надо было скрывать от всех, но лечить-то ее можно было? Анонимно, никто и не узнает.
– Врачи – да, а все остальные? Николай Александрович, вы живете в мире иллюзий. В наше время невозможно сохранить ни одну тайну, уж вам-то это должно быть известно. Не зря же существует пословица: пока знает один – знает один, когда знают двое – знают все.
– В общем, конечно, – не мог не согласиться Селуянов.
– И еще одна немаловажная деталь… Вам чаю подлить?
– Спасибо, не нужно. Чуть позже, если можно, – благородно отказался Коля, строя из себя воспитанного. На самом деле после сверхобильного завтрака, которым попотчевала его Римма Ивановна на кухне в квартире Риттеров, он уже не мог смотреть ни на еду, ни на питье. Однако и отказаться от предложенной чашечки чаю он не рискнул, не дай бог хозяйка обидится и контакта не получится, так что первую и пока единственную порцию зеленого чая он тянул по капле. – Вы хотели сказать про важную деталь.
– Да. Если бы Ларису начали лечить и, может быть, даже вылечили, то что стало бы с ее полотнами?
– А что с ними стало бы? – не понял Селуянов.
– А вот этого никто не знает. Вполне возможно, они остались бы такими же свежими и самобытными. Но ровно настолько же возможно, что Ларисины работы превратились бы в обычные ремесленные поделки, которые не то что продвигать куда-то и выставлять в салонах, а даже в художественной школе стыдно показывать. Откуда ее самобытность и оригинальность, от природы или от стимуляторов? Кто может точно знать?
– То есть вы хотите сказать, что Валерий Станиславович умышленно не лечил жену от наркомании?
– Я думаю, что так оно и было, – печально произнесла Волкова. – Мне неприятно об этом говорить, но, раз Лара погибла, нужно наконец расставить все точки над «i». Господи, сколько раз я говорила с Валерием, убеждала его, что нужно прекращать разводить эти тайны мадридского двора вокруг Ларисы, черт с ней, с живописью и мировой славой, если девочка пропадает на глазах! Пусть она не станет знаменитой художницей, но зато будет здоровой и живой.
– А что вам отвечал на это ваш брат?
– Чтобы я не лезла не в свое дело. Он не выбирал выражений и всегда отличался прямотой. Но поймите же… – Она вдруг так посмотрела на Николая, словно именно от него зависело решение вопроса, лечить Ларису Риттер от наркомании или нет. Взгляд был умоляющим и полным неподдельной боли. – …поймите, все это было бессмысленным, все это не имело никакой перспективы, кроме единственной – трагической.
– Почему? – осторожно спросил Селуянов, чувствуя, что сейчас должно прозвучать что-то важное, и опасаясь это важное спугнуть.
– Потому что Лариса была не особо разборчива в связях, как, впрочем, все наркоманы. Она приводила к себе в мастерскую бог знает
– Насчет лесбиянки… – Коля сделал вид, что ошарашен, хотя Римма Ивановна своих подозрений от него не скрывала. – Откуда вы это знаете? Может, досужие сплетни?
– Николай Александрович, неужели я похожа на человека, который будет пересказывать сплетни?
– Нет, – честно ответил он.
Потому что Анита Станиславовна Волкова на такого человека совершенно не была похожа. Ну просто ни капельки.
– Несколько месяцев назад Лариса впервые сделала мне вполне недвусмысленное предложение. Я надеюсь, вы пощадите мое достоинство и не заставите пересказывать эту отвратительную сцену в деталях. Мне удалось сделать вид, что я ничего не поняла. Но спустя очень короткое время все повторилось. А потом еще раз и еще. После этого я перестала бывать у брата, если Лара была дома. Мне неприятно было с ней сталкиваться. А недавно, буквально на прошлой неделе, мы с Валерием вместе обедали в ресторане на Чистых прудах, совсем рядом с мастерской. И зашли к Ларисе.
– Зачем? – быстро спросил Селуянов. – Это он вас уговорил пойти?
– Нет, что вы, это вышло совершенно случайно. Хотя идею подал он, тут вы не ошиблись. Я сильно натерла ноги, до крови, новые туфли надела, – Волкова чуть смущенно улыбнулась, словно признавая, что такой умной и красивой женщине не пристало делать столь глупые ошибки и надевать новые туфли, не разносив их предварительно в домашних условиях. – Мне нужно было срочно купить пластырь и заклеить ноги, и Валерий предложил зайти к Ларисе, это близко. Мне, честно признаться, очень не хотелось с ней встречаться, но боль оказалась сильнее, чем мои предпочтения. Во всяком случае, я была уверена, что при муже она ничего такого себе не позволит. И потом, визит был бы всего на несколько минут.
– И что случилось в мастерской? Ведь там что-то случилось, верно?
– Верно. Лариса на звонки в дверь не открывала, и Валерий открыл своим ключом. Короче… Он был в ужасе от того, что увидел.
– Что именно?
– Ларка крепко спала в объятиях какой-то девицы. Обе голые, под одеялом. Можете себе представить состояние Валерия?
– С трудом, но могу. Что он сделал?
– Ничего. Подошел поближе, посмотрел внимательно и ушел. Вернее, нет, он ждал, пока я в ванной ноги заклею пластырем, потом мы ушли вместе.
– То есть он не стал ее будить? Не стал ничего выяснять?
– Николай Александрович, надо знать Валерия. Зачем он станет ее будить? Что он будет выяснять? И что она может ему ответить? Что ничего не было и ему все приснилось? Он получил информацию и сделал выводы, вот и все. Но, конечно, он был в шоке. Мне-то было легче, я уже знала, что Лариса предпочитает женщин, а Валерий оказался совершенно не готов к тому, что увидел.
– И какие же выводы сделал ваш брат?
– Выводы?
Волкова приподняла красиво очерченные брови и взглянула на оперативника с искренним непониманием.