Закон Жизни
Шрифт:
Когда, наконец, мою многострадальную тушку отпустили и позволили уронить кости в уголке, возобновился жуткий гомон, который ненадолго стих при нашем появлении. Перекрикивая друг друга и время от времени варварски откупоривая очередной бочонок с пивом, то есть — проламывая его обухом топора, суровые низкорослые воины спешили описать свои ратные подвиги. При этом, они рассказывали совершенно фантастические и диаметрально отличающиеся версии того, как вообще всё происходило. Мне это было совершенно безразлично и единственное, о чём мечтал, так это о тишине, но приходилось слушать и вежливо улыбаться. «А как я его…», «стрелял как в тире…», «а потом, а потом…», «да
Время, по своей паскудной привычке, опять тянулось бессовестно медленно, и всё не было конца этой пытке болтовнёй… И когда я вдруг понял, что последние коротышки наконец угомонились, даже не сразу поверил своему счастью. Менее выносливые храпели уже давно, некоторые отрубились прямо где сидели. Последним остался Тюрин. Вот тогда-то он ко мне и подсел, и я понял — будет разговор.
Валерия уже тоже сильно клевала носом, иногда вздрагивала, будто просыпаясь, и начинала усиленно крутить головой — мол, вот она я, совсем-совсем не сплю. А мне неожиданно стало чуть лучше с этим наступлением относительной тишины, ведь исторгаемый гномьими глотками храп оказался всё же слегка тише тех воплей, которые они могли издавать в состоянии бодрствования.
— Ну что, человек. Теперь можно поговорить спокойно.
— Да.
— Спрашивай. Хотя… Первый вопрос я, пожалуй, знаю. Ты хочешь узнать о том, что мы думаем по поводу твоей спутницы?
Я встрепенулся. Гномы узнали о том, что Валерия девочка? Хотя немудрено, достаточно минимальной внимательности. Но всё же…
— Она мне рассказала.
— Да, я всё ему рассказала… — сонно пробормотало у меня где-то сбоку, где ворочалось и уютно сопело.
— Всё?..
— Всё-всё… Что я принцесса, а ты мой верный… — фраза так и не осталась договорена, кажется, девушка уснула.
Я закатил глаза и откинул голову назад, о чём тут же сильно пожалел, стукнувшись о бревенчатую стену.
— Осторожнее, человече. Не надо так убиваться. Всё равно ведь не убьёшься, а больно — будет… Да, Валерия объяснила, как так случилось, что она в ошейнике, и вы вдвоём скитаетесь и не имеете средств к существованию. И поверь, друг, в том, что мы узнали вашу историю, нет ничего такого. Это у вас, людей, в порядке вещей лгать и обманывать друг друга. Мы же, гномы, ценим искренность! Так что, не беспокойся о том, что мы выдадим вас, об этом не может быть и речи. Наоборот, мы решили помочь. Местный писарь уже справил бумагу, взамен якобы утерянной, которая даёт право на владение рабыней Валерией. Осталось имя хозяина вписать. Если не умеешь, я грамотный, сделаю. Только клейма на девчонке нет, а ставить ты, я так подозреваю, не согласишься. Так что, страже вам лучше не попадаться. Но если никто не полезет проверять, то и не заметят. И сразу насчёт того вопроса, что ты задавал тогда, в первую нашу встречу… Теперь мой ответ — «Да». Ты доказал, что можешь принести пользу. Так что, если сможешь выйти с караваном завтра на заре, и отправиться с ним дальше — считай, работаешь на нас. И твоя спутница тоже. Только, учти, халтурить и лодырничать не дам. Будет тяжело. И не исключено, что придётся ещё драться, как сегодня. Оплата — один медяк в руку, на двоих, и еда. Как тебе такое? Всё устраивает?
— Конечно!
Тюрин явно не ждал другого ответа, лишь удовлетворённо кивнул сам себе и хлопнул меня по плечу.
— Только… Вы же гномы. Кузнецы. Да? А нельзя ли просто снять ошейник?
Гном грустно ухмыльнулся.
— С этим, боюсь, помочь не сможем. Мы это в первую
— Колдовством? Ты это серьёзно, что ли?
Разведя руками, в таком человеческом извиняющемся жесте, Тюрин встал, и, слегка пошатываясь, пошёл укладываться. Я поспешил последовать его примеру, чувствовал себя разбитым. Уж не знаю, как эти упившиеся коротышки собирались вставать на заре, сомнения в возможности этого у меня имелись серьёзные, но кто знает, кто знает…
Заснул я сразу, но не провалился в беспамятство, как можно было ожидать, нет. Меня опять преследовали необычные сновидения. И те вещи, которые я увидел этой ночью, разительно отличалось от всего того, что снилось ранее. Не было больше ничего тихого, спокойного и понятного. Было жестокое, кровавое, страшное, пробирающее до самого нутра. Заставляющее выть в голос от тоски по навсегда утерянному.
Глава 20
Мы идём по пустой улице. Мы — это я и кто-то ещё. Не вижу его или её, но слышу шаги, гулко доносящиеся эхом от стен домов, и иногда слабое позвякивание за спиной. Я знаю, что этот кто-то мне дорог. Не оглядываюсь — достаточно этих звуков, чтобы знать, что он или она движется следом. Сейчас куда важнее смотреть вперёд… И под ноги.
Иду осторожно, стараясь не наступать на валяющихся на земле. Неестественно позеленевшие лица и кожа рук, выпученные глаза, застывшие струйки крови, натёкшей из полуоткрытых ртов — иногда это линии, едва-едва обозначенные на лицах, а иногда целые реки, испоганившие асфальт безобразными пятнами.
На удивление, «того» меня это зрелище не шокирует — мерзко, неприятно, но всё не воспринимается как что-то из ряда вон. Неожиданностью оказываются два вооружённых типа за углом. Нашитые на одежду большие кресты определяю, как опознавательные знаки. Ощущение близкой опасности ударяют в голову. Тот-я точно знает, что это враги.
В моей руке — нагретый металл. Пистолет. Поднимаю на уровень глаз, прицеливаюсь… И понимаю, что не могу. Одно нажатие пальца — и чьё-то сердце остановится. Я попаду, не промажу, сомнений нет. Но — просто не могу заставить себя. Понимаю, что не время рефлексировать, но ударить, выстрелить первым… Не могу. И ведь считал себя готовым, раньше, когда представлял подобные ситуации!
Автоматная очередь, выпущенная от бедра одним из «крестоносцев», уловившим что-то, и просвистевшие над головой пули, рубит все неуместные мысли на корню. Я всё-таки стреляю, явно промахиваюсь, и, резко ускорившись, прыгаю назад за угол. Приложившись всеми конечностями и ободрав ладони, откатываюсь в сторону.
Вскакиваю на ноги, оглядываюсь. Тот, кто шёл за мной… Лежит. Всё-таки, парень. Вместо лица кровавая каша, теперь уже точно не установить, кто это был. Прости меня, друг — дурацкое промедление и душевные терзания стоили тебе жизни… Как же гнусно чувствовать себя виноватым!
Но одновременно, с меня будто спадают оковы, то, что сдерживало до того и не давало действовать. Я на волосок от гибели и от того, чтобы разделить участь товарища. Все преимущества потеряны, я остался один против двоих, они лучше вооружены, скорее всего, и обучены тоже, и главное — знают о моём присутствии. И если не придумать, как их грохнуть…
Все эти мысли думаю я, нынешний. Понимая и осмысляя действия и мотивы меня тогдашнего. А тот «я» не думает, ему этим заниматься некогда. Он действует.