Закулисная хроника
Шрифт:
Наконец, вспоминаю: это — Завидов. Радостно подхожу к нему и спрашиваю:
— Николай Яковлевич, это вы?
— Я-с.
— А меня узнали?
— Еще бы! Затем только и в театр завернул, чтобы с вами повидаться.
— Так отчего же вы мне сразу не признались?
— А я, хотел испытать: узнаете вы меня, или нет?
По окончании репетиции я пригласил его к себе и расспросил подробно о его настоящем положении.
— В богадельне живу, объедаю общество! — не без горечи ответил Завидов. — Стар стал и к труду совершенно не пригоден, между тем дармоедничать стыдно… А если б вы знали, каких
Положение актера в старости, действительно, таково. Его социальное положение не дает ему никаких прав, никаких притязаний на общественную помощь. Корпоративные основания различных богаделен в этом отношении почти неумолимы, и в провинции по сие время встречается много заслуженных сценических деятелей, нуждающихся в куске насущного хлеба.
Другою интересною личностью в рыбинской труппе был актер Полторацкий, считавший себя величайшим исполнителем трагических ролей. В то время он был только что начинавшим свою сценическую карьеру и весьма щепетильным в отношениях с антрепренером. Когда для Бурдина поставлена была «Бедность не порок», ему поручили роль Мити. На репетицию пришел он разобиженный. Завидов осведомился о причине его недовольства.
— Здоров ли ты?
— Нет, не здоров.
— Что же ты чувствуешь?
— Антрепренерское свинство.
— Что же это за болезнь? Новая какая-то?
— Все подлецы! Вот что я вам на это скажу…
К разобиженному трагику подошел Бурдин и участливо спросил:
— Обижают вас?
— Ужасно.
— Чем же именно?
— Дают играть роли не моего амплуа. Разве не нашлось у них кого-нибудь другого для изображения Митьки? Я не привык к таким мелким типам…
— А какие же роли вы считаете своими?
— Дон Сезар де-Базан, Дон-Карлос, Гамлет, Отелло…
— Но ведь, проживая в Рыбинске, вы больше видите Митек, чем Дон Сезар де-Базанов, Гамлетов и проч.
— То есть, как это в Рыбинске? — важно воскликнул трагик. — Я был и в Ярославле, Костроме, Нижнем…
— Вы меня не поняли… Я хочу сказать, что тип Митьки вам понятнее, нежели тип Гамлета.
— Я все отлично понимаю, не беспокойтесь… Митька мне не к лицу, потому что я по рождению салонист.
Слово «салонист» он производил от слова салон и выражения «салонные роли».
В другой раз он же с каким-то ожесточением начал порицать московских артистов.
— Позвольте, позвольте, — перебил его Бурдин. — Откуда вы нахватались таких нелепостей про московский славный театр?
— Это мнение всех московских театралов.
— Но где вы его почерпнули?
— «Но» в буфете…
В комедии «Любовь и предрассудок» я играл Сюлливана, Полторацкий — Фридерика.
В последнем акте, по своему обыкновению, он не обошелся без оговорки. Ему следовало сказать:
— Я должен был жениться на дочери известного негоцианта Дженкинса. Богатство баснословное, колоссальное…
Вместо этого Полторацкий выпалил скороговоркой:
— Я должен был жениться на дочери известного музыканта Дженкинса, если
XLVII
Отъезд в Нижний Новгород. — Яхт-клубская фуражка. — Опоздали! — Нижегородская труппа. — Гастроли Бурдина. — Мой дебют. — Девять репетиций в один день. — Антрепренер Смольков. — Его отношение к театру. — Проезд через Нижний Новгород императора Александра Николаевича. — Торжественный спектакль. — Участие в нем Бурдина. — «Торжество добродетели».
Из Рыбинска мы отправились в Нижний Новгород на пароходе. Для меня, впервые видевшего Волгу, поездка эта доставила громадное удовольствие, гораздо большее, чем наши гастроли, на которые так много возлагалось надежд и которые ничуть их не оправдали, ни в материальном отношении, ни в отношении успеха.
Бурдин, усаживаясь на пароход, заменил свою шляпу форменной позументной фуражкой яхт-клуба, тогда только что народившегося в Петербурге. Он был членом этого спортового кружка, хотя в морском спорте никогда не принимал ни малейшего участия.
— Зачем вы, Федор Александрович, перерядились? — спросил я его.
— Ну, все-таки, лучше… спокойнее…
— В каком отношении спокойнее?
— Имея вид моряка, я могу пользоваться в известных случаях авторитетом.
— На что вам этот авторитет?
— В моем присутствии не позволят каких либо небрежностей или задержек…
Вскоре после этого объяснения, когда мы с ним сидели на палубе парохода и любовались живописными волжскими картинами, последовал инцидент: на корме парохода сидела группа мужиков и баб, из которых одна была с таким беспокойным ребенком, что пассажиры просто изнемогали от его беспрерывного плача. Прогуливаясь по палубе, Бурдин как-то приближается к корме, где его окликает мать этого ревуна:
— Эй, милый человек, подь-ка сюды…
— Что тебе?
— Попужай, сделай милость, младенца. Он таких-то боится.
— Экая ты дура! — ответил Федор Алексеевич. — Чем же я страшен?
— Ишь у тебя фуражка-то какая… с галуном… значит заслужил!!.
Бурдин усмехнулся, отошел и глубокомысленно мне заметил:
— Экая дурища!!!
Хотя Бурдин и уверял меня, что «дело в шляпе», то есть в яхт-клубской фуражке, однако дорогой было много задержек, и пароход наш прибыл в Нижний Новгород с опозданием на пол-сутки. Мы приехали в десять часов вечера того дня, когда Бурдин должен был участвовать в комедии «Бедность не порок». Проезжая по улицам к гостинице, мы видели расклеенные по городу громадные афиши, извещавшие почтенную публику о первом гастроле петербургского артиста Ф. А. Бурдина.
Нам потом передавали, что антрепренер Смольков в продолжение всего дня испытывал танталовы муки. Он поставил на пристани дежурных, на обязанности которых лежало дождаться парохода и тотчас же известить его о прибытии гастролера. Раза два-три он сам ездил на берег и, наконец, перед самым спектаклем поручил роль Любима Торцова актеру Башкирову, уже неоднократно ее игравшему. Против чаяния, никакой демонстрации со стороны публики в театре сделано не было, и спектакль прошел благополучно.
Со следующего дня начались правильные гастроли Бурдина, а вскоре затем и мои.