Залив Гавана
Шрифт:
В то время как Институт судебной медицины, в котором работал доктор Блас, занимался вскрытием и исследованием тел, в том числе внутренних органов, то есть аутопсией, в лабораториях министерства изучали наркотики, проводили баллистическую экспертизу и анализ взрывчатых веществ, отпечатков пальцев, документов, денежных знаков. Вся эта работа проводилась для сотрудников полиции, но форма работников министерства была военной.
— Фидель обожает военную форму, — любила говорить ее мать, — оденьте любого кретина в военную форму и вы получите законченного идиота, который будет наблюдать за соседями и говорить: «Откуда он раздобыл этот доллар. Как это ей удалось обзавестись цыплятами?». — После этого она начинала так искренно смеяться, что ей приходилось трусить в туалет. — Социализм или смерть? Не забудьте сказать нашему вождю, что это не «или —
В комнате для хранения улик на полках, до сих пор помеченных снизу штампом ФБР, хранилось оружие, на каждом висела бирка, в основном это были короткоствольные фермерские ружья; все виды оружия, относящиеся к военным, возвращались либо в армию, либо в полицию. Там была коллекция мачете, настолько большая, что ею можно было вырубить поле сахарного тростника. Топоры, ножи, орудия убийства, изготовленные в домашних условиях: мортира с жерлом, сделанным из бамбука, стебли сахарного тростника, заточенные под копья. На полках с противоположной стороны лежали случайные улики: одежда в пакетах, конверты с кольцами и серьгами, мелкие монеты в банках, ботинки, сандалии, недавно найденная ласта ныряльщика и сдутая автомобильная камера.
Кто-то отмыл ласту, Офелия взяла ее и поднесла к свету, ей показалось, что на внутренней стороне ремешка она увидела след небольшого обугливания, будто слабого электрического ожога. Это ее воображение могло сыграть с ней дурную шутку под влиянием версии, выдвинутой Ренко. Она осторожно положила ласту на прежнее место, словно закончив дискуссию с русским.
Офелия вошла в комнату, где хранились материалы уголовных дел. Там под светом флюоресцентных ламп висела легкая дымка бумажной пыли. За двумя включенными компьютерами сидели офицеры. За шкафом, набитым папками, перевязанными истрепанными ленточками, она обнаружила третий свободный компьютер и открыла файл по делу ее подруги Марии.
Мария Люс Ромеро Гомес, возраст: 22 года, адрес: ул. Вапор, 224, Ведадо, Гавана, обвиняется в приставании на улице к мужчинам с целью заработка проституцией. Жосе Ромеро Гомес, возраст: 22 года, адрес тот же, обвиняется в нападении с целью избиения. Далее шли другие подробности биографии: семейное положение и образование, рабочая занятость, и, наконец, показания свидетелей.
«Я шел вверх по улице Вапор по направлению к Университету, когда эта женщина (с указанием на Марию Ромеро) вышла из дверей своего дома и спросила меня, который час. Затем она спросила меня о том, куда я иду, и положила свою руку на мой член. Я сказал, что иду в Университет. Когда она попыталась возбудить меня, я сказал — нет, я сказал, что она меня не интересует, что у меня нет времени. Тут она начала истошно кричать, и этот человек (с указанием на Жосе Ромеро) выбежал из дома, выкрикивая ругательства и размахивая свинцовой трубой, он пытался избить меня, и я защищался до того момента, пока не подъехала патрульная машина полиции.
Подпись
Руфо Пинейро Перес».
Именно имя Руфо Пинейро всколыхнуло ее память. Бывший боксер, беззаботно шагающий в Университет. На лекцию о поэзии? Или ядерной физике?
На фотографиях, сделанных полицией, Мария была вся в слезах, но без признаков повиновения или раскаяния. Ее муж был запечатлен с заплывшими щелочками глаз, опухшим разбитым носом и свернутой челюстью.
«Показания свидетеля совпадают с показаниями дежурившего в тот день полицейского, задержавшего чету Ромеро, по его словам эта пара угрожала и пыталась нанести побои офицеру при исполнении служебных обязанностей.
Подпись
Сержант Факундо Луна, ПНР».
Офелия хорошо помнила рассказ Марии о том, что заднее сиденье патрульной машины было предусмотрительно покрыто целлофаном, потому что Луна знал, что ему придется везти людей, испачканных кровью. Еще она помнила, как Руфо достал сигары из бардачка патрульной машины, которые он заранее туда положил, чтобы они не сломались во время потасовки. Луна и Руфо все спланировали заранее.
Она поняла, что теперь знает о том, что произошло в «Каса де Амор». Блас выдвинул версию убийства на почве ревности — влюбленный кубинец убивает итальянца и свою подружку в приступе неконтролируемой ярости. Но Офелия видела это по-другому. Она представила себе как Франко Мосса и Хеди выпивали в темноте номера, танцевали под звуки радио, смеялись. Вряд ли Хеди бойко говорила по-итальянски, да это, собственно, и не требовалось.
Офелия проверила, есть ли другие дела, связывающие Руфо Пинейро и Факундо Луну. Помимо следствия по делу Марии, нашлись еще два файла. Четыре года назад образовалась преступная группировка для распространения наркотиков под видом организации политической оппозиции. Когда члены сообщества поняли истинный план, они ворвались в дом главаря с требованием сдать наркотики. В потасовке, спровоцированной главой сообщества и его семьей, приняли участие два патриота, вынужденные защищаться. Разумеется, это были Руфо Пинейро и Факундо Луна. Более поздний файл поведал ей о том, что политическая ячейка так называемых демократов организовала массовый митинг, истинной целью которого было распространение инфекционных болезней. Надо ли говорить о том, что бдительные граждане и истинные патриоты Луна и Руфо стояли в оцеплении.
С одной стороны, Офелия была убеждена, что кубинцы должны жестко противостоять своим врагам. Гангстеры из Майами не останавливались ни перед чем — заказные убийства, бомбы, пропаганда. Куба ни на мгновение не должна терять бдительность, чтобы просто выжить. Однако то, чем занимались Руфо и Луна?.. Это посеяло зерно сомнения в ее душу. Она выключила компьютер, пожалев, что вообще включила его…
Выходя, она увидела, что офицеры, работавшие за столом, ушли. В комнате сидел сержант Луна, руки скрещены на груди, рубашка туго обтянула мощный торс. Ее удивило, что он так рано ушел из «Каса де Амор». Лицо сержанта прикрывал козырек глубоко надвинутой на лоб фуражки, челюсти равномерно ходили, размалывая жевательную резинку. Его стул был повернут так, что наполовину преграждал ей выход из комнаты.
Офелия словно вновь оказалась опять в Херши, на поле для выгула скота, куда частенько прилетали белые цапли, оставив свои гнезда вдоль реки. Птицы были белыми, как взбитая пена для бритья. Ребенком Офелия волновалась, не испачкаются ли они, пролетая над чадящими трубами сахарной фабрики. Однако они, изящно планируя, садились на поле и спокойно кормились там, оставаясь такими же белыми и чистыми. Она так увлеклась зрелищем грациозно расхаживающих цапель, что не заприметила, как на поле запустили быка. Человек, пригнавший быка, не заметил маленькую Офелию. А бык ее увидел…
Бык был самым большим животным из тех, которых ей когда-либо доводилось встречать. Молочно-белый с загибающимися вниз рогами. Между ними щетинились кремового цвета жесткие завитки. Массивное тело покоилось на крепких ногах, красные глаза безотрывно смотрели на Офелию, но не с тупым упорством, а с преимуществом хозяина ситуации. Он выжидал, пока она сделает первое движение.
Но что-то отвлекло его внимание от маленькой беззащитной фигурки. Офелия медленно повернула голову и увидела человека, одетого в черное, перепрыгнувшего через забор и отчаянно размахивающего руками. Это был сельский священник, всегда бледный и всегда грустный. Он подпрыгивал, хлопал в ладоши и смеялся, поддразнивая быка, и полы его сутаны развевались и подпрыгивали вместе с ним. Затем он обежал вокруг быка, швыряя комья земли и травы, и тогда бык бросился на него. Поднимая полы сутаны, священник бросился бежать, преодолевая расстояние до забора гигантскими прыжками. Он перелетел через забор, а бык с силой врезался в столб, наполовину выворотив его из земли, и продолжил в бессильной ярости атаковать деревянное ограждение. Офелия со всех ног понеслась к забору… И бежала без остановки до самого дома.