Залив Полумесяца

Фаблер Лана

– Нет, не все, – увернувшись от его руки, попытавшейся коснуться ее лица, Эдже устало отложила письмо на стол. – Он также сообщил, что дож Венеции Николо Донато уже одной ногой в могиле. Он стар и болен. Ему явно осталось недолго. Ты понимаешь, что это значит?

– Вскоре в Венеции воцарится новый дож, – спокойно отозвался Артаферн. – И ты знаешь, кто им будет. Будущий муж нашей Изабель. Мы потому и выбрали его, Эдже.

– Он один из главных претендентов, да, но далеко не единственный.

– С нашей поддержкой он справится, я уверен.

– Дай Бог,

чтобы справился, ведь иначе… Я не хочу лишиться этого хрупкого мира с Венецией, который мы едва успели заключить.

– Мы сделаем все возможное, чтобы Роберто Санто победил в борьбе за титул дожа. А теперь вспомни, что тебя ждут сотни гостей в тронном зале. Пора.

– Ох, терпеть не могу эти королевские пиры! – под его усмешку раздраженно процедила Эдже, развернувшись и зашуршав платьем. – Часами сидеть на этом жутко неудобном каменном кресле и улыбаться, глядя, как они пляшут и упиваются вином!

– Что же, это одна из королевский обязанностей, моя дорогая. Ты слишком много лет и сил потратила на то, чтобы стать королевой, так что пренебрегать этим было бы кощунственно.

В тронном зале царили веселье, гомон и суета. Наряженные в свои лучшие наряды и платья представители генуэзской знати сверкали в драгоценностях, сменяли один танец другим и наслаждались поистине королевскими угощениями, да винами. Королева Эдже гордо восседала на своем троне, как нерушимый символ процветающей монархии, наблюдала за всеми с благосклонной улыбкой и то и дело обменивалась улыбками и парой слов с мужем и наследной принцессой Долорес, разместившимися по обе стороны от трона.

Вечер открыл танец юной Изабель и ее жениха Роберто – статного мужчины средних лет с длинными светлыми волосами и холеным лицом в золотисто-бежевом вычурном одеянии. Они смотрелись вместе очень гармонично. Красивая, обаятельная и грациозная Изабель с изысканными манерами словно была отражением своего будущего мужа, тоже весьма привлекательного внешне и обладающего природной грацией. Ими все любовались и тайком завидовали: их молодости, их красоте и той легкости, с которой они кружились в танце, то и дело встречаясь глазами.

– Он ею очарован, – довольно произнесла Долорес, наклонившись к королеве и не переставая следить взглядом за дочерью и ее женихом, которые снова танцевали вместе.

– Впрочем, как и она им, – хмыкнула не менее довольная Эдже, глянув в сторону обрученных. – Уверена, этот брак будет весьма удачным.

– Лишь об этом и молюсь… – вздохнула Долорес и, вспомнив о собственном муже, посмотрела в ту сторону, где стоял он в окружении каких-то знатных мужчин, с которыми с привычной усмешкой беседовал и попивал вино.

Серхат не замечал ее взгляда, полного тоски. Он кивал говорящему ему мужчине, но было видно, что не следил за ходом беседы. Вдруг, поглядев куда-то в сторону, он усмехнулся шире.

Проследив за направлением его взгляда, Долорес увидела Луиджину, которая, думая, что ее никто ее видит, забралась с ногами на один из подоконников витражных окон, забыв, что на ней платье, и, прислонившись к окну, пыталась что-то разглядеть сквозь

цветное стекло. Долорес в недовольстве поджала губы и чуть качнула головой. Неисправима.

Для всех собравшихся королевское семейство являло собой образцовый пример дружной и крепкой семьи, вызывающей любовь, доверие и гордость за то, что столь достойные люди, наконец, встали у власти. Эта идиллия у трона была по сердцу всем знатным семьям Генуи и простому народу. Наконец-то, думали они, в Генуе царят мир и покой, а их славное государство вновь процветает.

Но никто и не подозревал, что на смену, казалось бы, ушедшей угрозе со стороны Серпиенто, уже пришла другая, еще неизведанная и по тому более опасная. В тронный зал неспешно вошла женщина в роскошном траурном облачении, и ее выразительное лицо с яркими алыми губами и пронзительным взглядом темных глаз покрывала кружевная вуаль. И стоило взгляду этой женщины остановиться на смеющейся королеве, склонившейся к своей наследнице, ее алые губы изогнулись в злорадной улыбке, скрытой ото всех облаком черного кружева.

Глава 13. Яд смерти

Стамбул. Порт.

Спустя годы и всевозможные тяготы, становящимися препятствиями на его пути, нога его, наконец, ступила на родную землю. Однако же султан Баязид не чувствовал радости от этого. Он настолько устал, так изнемог по дому и достойным его положения условиям, что лишь обвел хмурым взглядом Стамбул и виднеющийся вдали дворец Топкапы. Но в этот вечер он хотя и желал, но не стремился поскорее оказаться в его стенах.

– Осторожнее, не растрясите его, – послышался у него за спиной жесткий голос. – Повелитель, куда изволите доставить пашу? Ему необходима помощь лекарей.

Султан Баязид обернулся и скорбно посмотрел на бледного, надрывно дышащего Давуда-пашу, рана которого стала настолько опасной в плавании, что его вынесли с корабля члены команды на своего рода носилках из парусины.

Рядом возвышался Аслан Реис и в ожидании ответа смотрел на повелителя. Это был высокий и приятный глазу мужчина в возрасте немногим старше тридцати лет, со статной фигурой, короткострижеными светло-каштановыми волосами и холодным, проницательным взглядом.

Он был одним из реисов в османском флоте и, как и многие, плавал по Эгейскому морю, контролируя тамошнюю ситуацию. Было воистину удачей, что шлюпка, в которой на последнем издыхании плыли повелитель, раненый Давуд-паша и Астрея, встретилась с его кораблем.

В минувшем военном походе уже имевший честь быть представленным падишаху, Аслан Реис сразу же признал его и предоставил свой корабль и все, что на нем имелось, в его распоряжение. Он был поражен тем, что случилось с султаном на его пути в Стамбул, и посетовал, что не стоило его господину отправлять вперед себя войско, тем самым оставляя себя беззащитным. Эти воды опасны. В них бесчинствуют пираты, а тех, кто пребывает на захваченных кораблях, берут в плен.

– Отвезите его во дворец моей дочери, Эсмы Султан, – распорядился султан Баязид. – И немедленно пошлите в Топкапы за лекарями.