Заметь меня в толпе
Шрифт:
Глаза Тима посветлели и залучились ультрамарином. Вдруг он вытянул руку с растопыренной пятерней и начал плавно водить в воздухе, прямо у меня перед носом. Я невольно качнулась за рукой, а Тим, словно заклинатель змей, продолжал обследовать пространство вокруг. Я почувствовала, что не выдержу, ухвачусь за руку и выдам себя.
Скрипнула дверь. В отражении появился Шоно. В ту же секунду Тим встал, коротко бросил «Привет, Шоно» и со всего размаху саданул тому в глаз. От неожиданности Шоно налетел на табурет и вместе с ним повалился на пол.
Я беззвучно
— Падла узкоглазая! — прошипел Тим, подскочил к Шоно и еще раз попытался ударить того в лицо, но Шоно успел прикрыться. Он с силой отпихнул Тима, а потом со звериным рыком напал на него.
— Ты обдолбался, бля, что ли! Какого хера?!
Шоно свалил Тима на пол, придавил всем телом и зажал ладонью рот. Тим остервенело мычал, мотал головой, одновременно осыпая Шоно градом ударов в ребра и ноги. Шоно выкрикивал ругательства и безуспешно старался поймать Тима за руку.
Надо что-то сделать!
Я подвинула валяющийся рядом табурет ближе к Тиму. Тот врезался в него кулаком, тут же схватил за ножку и со всего размаху огрел Шоно по загривку. Сиденье табурета отлетело, а Шоно повалился на бок и схватился за голову. Тим вскочил, пнул его и заорал:
— Башкой своей об косяк шибанись!
Шоно резко мотнул головой и приложился о косяк. По его лбу потекли две красных струйки, заливая глаза.
Да они поубивают друг друга!
Вид крови на секунду смутил Тимофея, и Шоно воспользовался этим. Как слепой носорог, он кинулся на противника, изловчился и на этот раз схватил того за обе руки. Тим тотчас забился в судороге, упал и отключился. Шоно пнул бездыханного Тима в бедро и сплюнул в сторону кровью. Поливая Тимофея отборным матом и тяжело дыша, он сделал пару кругов по комнате, потом присел на корточки и опять взял Тима за руки. Тот вздрогнул, выгнулся, шумно выдохнул и сел.
— Пиво будешь? — спросил Шоно.
— Давай.
У меня челюсть отвалилась от таких поворотов.
Шоно вышел. Когда он вернулся, в руках держал пластиковый ящик с шестью бутылками. Он брякнул ящиком об пол, сел рядом с Тимом и, растирая по щекам кровь, спросил:
— Ну, и че, блин, приключилось-то?
Тим взял бутылку, свернул крышку и тут же опустошил половину.
— Ничего рассказать не хочешь? — спросил он, переводя дух.
— О чем рассказать?
— То есть не о чем? Давай-ка я тебе помогу...
Шоно опять вскинулся, закрывая рукавом глаза.
— Какого рожна с тобой сегодня происходит, а?! — выкрикнул он.
— Расскажи об опытах, в которых ты участвуешь, — сказал Тим металлическим голосом.
Шоно медленно опустил руку.
— Угу... — он тоже взял бутылку. — Понятно.
— Ну?
— Подожди, — Шоно отхлебнул пива, потом пошарил в карманах, вытащил пачку сигарет, заглянул в нее, тут же смял и отбросил.
— У тебя нет?
— Какого хера ты вечно спрашиваешь? — Тим опять начал закипать.
— Да кто тебя знает, на что ты успел подсесть, — Шоно поднял с пола какую-то майку и приложил к голове. — Бля, морда саднит спасу нет! Ну,
Тим вскочил, нервно прошагал к подоконнику, взял жестяную банку и вернулся на пол к Шоно.
— Вот.
Шоно достал из банки самокрутку, неторопливо помял ее в пальцах, прикурил и выпустил струю дыма прямо в лицо Тимофею. Тот отвернулся.
— Не, не буду, — буркнул он.
— Решил опять стать пай-мальчиком?
— Типа того. Шон, давай уже! Не тяни кота за яйца!
— Да тут сообразить надо, с чего начать, — раздумчиво проговорил Шоно и опять затянулся.
— Начни с того, как стал вампиром. Ты помнишь?
Взгляд Шоно вдруг остановился.
— Помню ли я? Хотел бы забыть... Могу показать. Не хочешь?
— Нет. Расскажи.
Шоно опять утерся майкой. Кровь продолжала сочиться из раны на лбу.
— Ну... было мне четыре... четыре года, пять месяцев и два дня. Мы с семьей... мама, отец, сестра... сестре семь... было. Мы жили в Бурятии, Улан-Уде... ну, город такой.
— Да слышал я.
— Ну, вот. Там у нас мост есть через Селенгу. Большой такой, высокий. Мы ехали... это в начале декабря было. Въехали на мост, а там строительные работы и гололед. Ну, и упали... прямо в Селенгу.
— В реку?
— Угу. Я помню, как мама пыталась сестру отстегнуть. А та дергалась и ртом... воздух ловить пыталась. Мы прямо под лед ушли. День еще солнечный такой был. И луч света, так красиво… так видно все было... А я не был пристегнут. Меня мама на коленях держала. Сама пристегнулась и меня держала. А потом резко так холодно стало. Отец, помню, поймал меня и давай из окна выпихивать, и сам вылез. Сначала об лед долбанулись, а потом все-таки вынырнули. Отец меня на лед выбросил и сам вылезти пытался. А лед, зараза, тонкий совсем. Отец высокий, метра под два наверно. Он всегда выше всех был. И весил, наверняка, за сотню.
Шоно опять затянулся, убрал с языка соринку:
— Отец пытается вылезти, а лед под ним ломается. Он под воду с головой. Потом снова, и снова, и снова... А потом и я в воду под лед ушел. Отец меня за ногу поймал и опять выволок. Больше он вылезти не пытался. Помню, сказал мне: «Лежи сынок, не двигайся». Я и не двигался... Отец в полынье завис, руки на снег сложил. Вскоре глаза у него у него стали голубые... Всегда черные были, а тут вдруг голубые...
Я сидела в углу, уткнувшись лицом в колени, и беззвучно плакала. Шоно отхлебнул пива. Опять затянулся. Он не плакал. И голос у него не дрожал. Спокойный был голос.
— Меня долго с реки снять не могли, — добавил Шоно после паузы. — Помню, кто-то с моста на тросе спустился. Забрали, и лед провалился. Отец... его так и не нашли. Унесло куда-то течением. Смешно так... докторша там была в скорой. Говорит, у мальчика волосы в инее. Давай она мне башку тереть полотенцем каким-то. А потом перестала и завыла. Ну вот как-то так...
Тим взял у Шоно самокрутку, быстро затянулся и вернул.
— Ну, по крайней мере, не ты не виноват, что так случилось с твоей семьей.