Замочить Того, стирать без отжима
Шрифт:
— Не врёшь, — принюхавшись, окончательно расстроился пёс.
Алабай повесил могучую башку, развернулся и медленно, уныло поплёлся в ночь.
Чёрная его шкура уже скрылась в темноте, а до Николая ещё долетало ворчание:
— Попал, вашу мать, бабьи дети, ни пумы, блин, ни фашистов. Какого хрена я тут делаю?
***
Холодный резкий ветер гонит с моря злую серо-зелёную волну. Над морщинистой поверхностью моря летит к суше жёваное одеяло облаков. Оно цепляется за вершины гор, сминается, рвётся, но свою задачу — не пропускать к поверхности прямые солнечные лучи, выполняет на «отлично».
—
Сами понимаете, настроение у человека с такими мыслями далеко не праздничное.
Николай воспользовался своим положением и решил обойти на катере сидящий под берегом «Ретвизан», о чём жалеет страшно. На открытом мостике прыгающей по волнам малогабаритной тарахтелки он вымок насквозь, продрог, как собака, зуб на зуб не попадает, но фасон нужно держать — приходится с каменной рожей осматривать пострадавшее от дефективной торпеды детище верфей господина Крампа.
Броненосец зарылся носом в воду почти по самую палубу, выставив на всеобщее обозрение упитанную корму. Окрашенная в красный цвет подводная часть – единственное цветное пятно в окружающей серости.
Неожиданно для самого себя Николай улыбается — с этого ракурса повреждённый корабль кажется ему похожим на исполняющую канкан толстуху, повернувшуюся обширным задом к зрителям и задравшую юбку на голову под восторженные вопли публики.
— Ну-с, мадмуазель, будем возвращать вам юбку на место. Или после того, что совершили японцы правильнее обращаться к вам «мадам»?
Молоденький мичман, командующий минным катером, реплику штатской штафирки расслышал — зыркнул на Николая зло, исподлобья. Наверно, хороший офицер, корабль свой любит и на столь фривольное обращение обиделся. Ну да бог с ним, с мореманом.
Серый борт броненосца приближается, нависает над головой. Советник ловит размах волны, когда катер на мгновение зависает в верхней точке, перешагивает на ступеньку трапа.
— Что, матросик, уставился? Думал, я сейчас попробую рожу о вашу лестницу расшибить? Попрыгал бы с моё в зависшую вертушку и обратно, небось не удивился бы неожиданной сноровке.
Матрос мыслей читать не умеет, просто провожает непонятное цивильное начальство глазами.
— Таким образом, изготовив и подведя кессон, мы получим возможность откачать воду из затопленных отсеков, заделать пробоину и ввести корабль в док для устранения повреждений.
Доклад инженер-механика какого-то ранга Николая не впечатляет — помнит, что в реальной истории возились долго, материалов извели массу и результата достигли далеко не с первой попытки.
— А что, господа, здесь всегда в это время года такой сумасшедший ветер?
Эдуард Николаевич Щенснович удивлённо вскидывает брови — каперанг не понял, зачем спрашивать о постороннем, но как воспитанный человек ответил:
— Вечером и под утро около часа бывает штиль, Николай Михайлович.
— Тогда я предлагаю инженерной службе приготовиться в авральном режиме заделывать пробоины, когда носовая часть
Когда катер с непонятным советником отвалил от борта, вахтенный начальник лейтенант Кетлинский спросил разрешения и обратился к командиру:
— Какой-то он странный, господин капитан первого ранга. И ругался по-польски.
— По-польски?
— Пся крев до гужи ногами* помянул, споткнувшись на палубе.
— Хм-м. Думаете, Казимир Филиппович, он из наших? Вряд ли. А что до странностей, то новый наместник тоже, знаете ли, необычная личность. Но флот от атаки сберёг, и эскадры Уриу у микадо больше нет — согласитесь, не самое плохое начало войны. Может, и наш корабль сумеют быстро ввести в строй. Посмотрим, господин лейтенант.
*Пся крев до гужи ногами – собачья кровь вверх тормашками (польск).
В назначенное утро экипаж эскадренного броненосца первого ранга «Ретвизан», дежурного миноносца «Стремительный» и прислуга батареи Электрического Утёса наблюдали удивительное зрелище — по наплавному мосту на броненосец нескончаемым потоком устремились китайские детишки.
Каждый ребёнок нёс традиционный фонарик из тонкой рисовой бумаги с небольшой свечой внутри. Серьёзные, как финны на свадьбе, китайчата в безупречном порядке поднимались на броненосец, привязывали фонарики к опоясывающим бак корабля тросам длинными шёлковыми нитями различной длины, поджигали свечи и покидали корабль. На берегу каждый получал честно заработанный гривенник и, счастливый, бежал домой.
В утреннем полумраке над броненосцем распускался волшебный разноцветный сад. Через сорок минут после начала акции из-за борта раздался громкий крик дежурящего на шлюпке мичмана:
— Поднимается!
А маленькие китайцы несли и несли свои поделки.
Нос «Ретвизана» всё решительнее поднимался из воды. Сквозь огромную пробоину из глубин затопленных отсеков водопадом хлынула вода, процесс ещё более ускорился.
— Стоп! — скомандовал Николай, и поток маленьких помощников был перекрыт жандармами. Чтобы не чинить детишкам обиды, по гривеннику выдали всем оставшимся — их фонарики свезли на склад военного порта на случай другой подобной оказии. А на повреждённом борту броненосца уже вовсю гремели кувалды и шипело пламя десятка ацетиленовых горелок – шла спешная герметизация пробоин, свечи, чай, не вечно гореть будут.
К восходу солнца первые фонари начали терять подъёмную силу и принялись один за другим опускаться на палубу. Вскоре пространство палубы от носового флагштока до первой башни главного калибра было в несколько слоёв устлано разноцветной бумагой. Гирлянды фонариков свешивались с бортов до самой воды. Но дело было сделано – «Ретвизан» уверенно держался на плаву и был готов к переходу для постановки в док.
— Поздравляю, Николай Михайлович, и сердечно благодарю за помощь! — Шенснович пожал руку советнику по вопросам логистики и экономики. — Извините, но до последнего не верил в успешный исход вашего фантастического предприятия!