Замочить Того, стирать без отжима

Инодин Николай Михайлович

— И совершенно зря, между прочим, — довольно ответствовал ему собеседник. — Чай, текст не японцы пишут, не станут авторы врагу подыгрывать!

***

В ночной темноте по изрытой грунтовой дороге пробирается одинокий мужчина, с головы до пят закутанный в чёрный плащ. Подсвечивая себе потайным фонарём, неизвестный бесшумно ступает обутыми в мягкие чувяки ногами, сторожко озираясь при каждом подозрительном шуме.

Случайно выглянувший в разрыв облаков месяц не смог осветить черты его лица, лишь густые чёрные усы мелькнули в неверном серебристом свете.

Следом

за ним двадцать три рикши на своих тележках везут рукописи, полученные у хозяина борделя «На вкус и цвет». Заинструктированные до потери пульса китайцы ступают след в след, старательно повторяя все движения лидера – замирают, приседают и оглядываются по сторонам вместе с ним. Неслаженность группы проявляется лишь в том, что каждый следующий рикша немного запаздывает, отчего все движения закутанного в плащ усатого незнакомца дублируются не одновременно, а как-бы волной прокатываются вдоль колонны.

Внезапно в зловещей ночной тишине пронзительно скрипнуло колесо шестой от головы коляски.

— Ч-ш-ш! — зашипел на него рикша под номером семь.

— Дуй бу цси (извините, кит.) — пролепетало в ответ колесо и заткнулось.

Снова только шум ветра в кронах маньчжурских сосен и тоскливые крики маньчжурского филина окружают крадущихся.

Медленно, но уверенно отряд приближается к берегу моря. Шум прибоя всё громче. Вот грунт под ногами сменяется твёрдой поверхностью, идти становится легче, только брызги солёной воды падают на одежду. Плохо одетые китайцы промокают и начинают дрожать от холода. Чтобы не стучать зубами, они зажимают в челюстях палочки для еды.

Ещё несколько десятков метров, и навстречу неизвестному в плаще из темноты выходит зловещая личность, тоже несущая потайной фонарь. Встретившись, они освещают лица друг друга. Разглядев один – усы, второй – чёрную повязку на одном из глаз собеседника, делают фонарями тайные знаки, после чего сходятся ближе.

— Господин Куро Хуге (Чёрная Борода) ?– на всякий случай спрашивает усатый.

— Да, это я, капитан шхуны «Араберра-Мару» Куро Хуге. Принесри? — интересуется одноглазый в треуголке.

— Это было непросто, – оглянувшись, отвечает человек в плаще. — Прибавить бы надо!

— Есри там будет важная информация, допратим потом, — пресекает зарождающуюся дискуссию его оппонент. — Маро времени дря ненужного спора. Вот ваши фунты стеррингов.

Усатый морщится — слишком часто он сам забывал об отложенной оплате, чтобы верить в таких вопросах другим, но спорить не решается.

Пират передаёт плащеносцу кожаный кошель, звон из которого для уха продающего чужой труд слаще райской музыки, и в этот момент ночную тьму вдребезги разносит магниевая вспышка фотографического аппарата. Откуда-то сверху на верёвках стремительно падают к земле затянутые в чёрное фигуры с укороченными мосинками на груди.

— Всем стоять! Стоять, тля!

 Непонятливый рикша получает прикладом по почкам и укладывается мордой в мокрый бетон.

На море вспыхивают белые солнца корабельных прожекторов, освещая болтающуюся на якорях шхуну, вытащенную на берег шлюпку и схватившихся было

за «арисаки» гребцов. Пиратов от моря отрезали шесть миноносцев, две канонерские лодки и броненосный крейсер первого ранга «Баян».

Усатый пытается отбросить кошель с деньгами в сторону, но его рука сжата стальными пальцами стража закона. Страж палит в небо из револьвера (наган-специальный, укороченный, образца 1898 года, длина ствола 2,5 дюйма, калибр 7,62 мм, семиизарядный, воронёный, рукоять с накладками из морёной осины, может применяться для оглушения зомби, оживших мертвецов и прочей нечисти) сдувает дымок со ствола и радостно орёт:

— А ну, грабли в гору, господа шпиёны и прочая резко уголовная шелупонь! От Запийсала ще нихто не уходив!

Элитные бойцы из отряда жандармов особого назначения подводят пленников к расположившемуся в пароконном экипаже наместнику.

— С япошкой всё ясно, а на Гюльчатай стоит посмотреть. Покажите мне его морду, ребята. Пора, пора сдёрнуть покрывало таинственности с этой загадочной личности.

Запийсало одним рывком лишает усатого его козырного плаща.

— Ба-а! — радостно тянет наместник, которого за глаза уже прозвали Александром Свирепым. — Да это же наш князюшка! А чего это гордый сын кавказских вершин делает на этом сыром и негостеприимном галечном побережье? Не плачут ли без вас золотые пески Ахтамара или как там ещё их кличут?

— Как честный патриот, я собирался выяснить маршруты вражеских разведчиков и принять меры по захвату и задержанию…

— А авторский экземпляр лучшей части досье нашего бравого полицмейстера вы взяли с собой исключительно для того, чтобы пиратская шхуна глубоко осела в воде и не могла удрать от патрульного миноносца? – ехидно интересуется наместник.

— Ваша проницательность не имеет границ, – обрадовался Гейцати-заде, старательно подмигивая наместнику. Знаменитые усы распушились и подались в стороны.

Александр Свирепый, любуясь мерзавцем, откидывается на кожаных подушках экипажа.

— Запийсало!

— Слухаю, Ваше сиятельство!

— У… — наместник вспоминает о недопустимости нецензурных выражений в художественном произведении и поправляется: — Дай господину князю в ухо, да посильнее.

— Это произвол! — не решаясь подняться с бетона, вопит горец. — Я буду жаловаться всюду, мой голос услышат везде, где у людей свободного мира ещё остались уши!

— Я думаю, в ближайшее время вашими основными слушателями будут рыбы.

— Какие рыбы? — шепчет князь перед тем, как потерять сознание.

— Кстати, кому принадлежала мудрая мысль назначить местом встречи волнолом Артурской гавани? Тем более, у маяка?

Японский пират скривился, будто проглотил ролл из тухлой селёдки, но проворчал сквозь зубы:

— Моего штурмана призвари на флот, пришлось выбирать место, которое я мог самостоятерьно найти ночью.

Наместник поворачивается к генералу Кондратенко:

— Распорядитесь, японцев отправить в Нерчинск, пусть поработают на благо нашей империи. Может быть ЭТО у них лучше получится.