Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Мое мнніе во всхъ пунктахъ совершенно согласно съ вашимъ, — отвчалъ Фоггъ съ улыбкой недоврчивости.
— Дло, сэръ, начато по законной форм, и мы уже составили протоколъ, — продолжалъ Додсонъ. — М-ръ Фоггь, гд исходящая книга?
— Вотъ она, — сказалъ Фоггь, подавая большую квадратную книгу въ сафьянномъ переплет.
— Извольте взглянуть, — продолжалъ Додсонь, — "Миддльсексъ, августа двадцать восьмого, тысяча восемьсотъ двадцать восьмого года. Ж_а_л_о_б_а в_д_о_в_ы М_а_р_т_ы Б_а_р_д_л_ь н_а С_а_м_у_э_л_я П_и_к_к_в_и_к_а. Искъ въ тысячу пятьсотъ фунтовъ. Адвокаты: Додсонъ и Фоггъ".
Додсонъ кашлянулъ и взглянулъ на Фогга. Тотъ немедленно повторилъ:
— Все на законномъ основаніи, сэръ.
И потомъ оба они взглянули на м-ра Пикквика.
— Стало быть, господа, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — я долженъ придти къ заключенію, что вы серьезно хотите пускать въ ходъ это дло!
— И пустили! — отвчалъ Додсонъ съ выраженіемъ, близкимъ къ улыбк. — Можете быть спокойны на этотъ счетъ: мы знаемъ свое дло.
— И м-съ Бардль дйствительно требуетъ за какую-то неустойку полторы тысячи фунтовъ? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Ни больше, ни меньше, и то потому, что мы уговорили ее снизойти до этой суммы. Требованіе могло быть увеличено, по крайней мр, въ три раза, — отвчалъ Додсонъ.
— Впрочемъ, м-съ Бардль, если не ошибаюсь, объявила ршительно и твердо, — замтилъ Фоггъ, взглянувъ на своего товарища, — что она не намрена спустить ни одного фарсинга.
— Въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія, — отвчалъ Додсонъ. — Не угодно ли, сэръ, мы прикажемъ изготовить для васъ копію съ этого дла?
— Очень хорошо, господа, очень хорошо, — сказалъ, м-ръ Пикквикъ, поднимаясь съ мста и пылая благороднымъ гнвомъ, — я пришлю къ вамъ своего адвоката.
— Этимъ вы доставите намъ величайшее удовольствіе, — сказалъ Фоггъ, потирая руки.
— Намъ будетъ очень пріятно, — сказалъ Додсонъ, отворяя дверь.
— Но прежде, чмъ я уйду, господа, — сказалъ раздраженный м-ръ Пикквикъ, — позвольте мн замтить, что такого гнуснаго и подлаго дла…
— Обождите, сэръ, сдлайте одолженіе, — перебилъ Додсонъ съ величайшею учтивостью. — М-ръ Джаксонъ! М-ръ Виксъ!
— Мы здсь.
— Прошу послушать, что говоритъ этотъ джентльменъ. — Теперь, сэръ, не угодно ли продолжать? Сдлайте милость, безъ церемоніи. Вы, кажется, изволили говорить о какомъ-то гнусномъ и подломъ дл.
— Говорилъ и повторяю еще, что такого гнуснаго и подлаго дла не могло быть во всей исторіи англійскихъ законовъ! — сказалъ м-ръ Пикквикъ энергическимъ тономъ. — Довольно вамъ этого?
— Слышали вы, м-ръ Виксъ? — сказалъ Додсонъ.
— Вы не забудете этихъ выраженій, м-ръ Джаксонъ? — спросилъ Фоггъ.
— Слышали и не забудемъ, — отвчали клерки.
— Быть можетъ, сэръ, вамъ угодно назвать насъ ябедниками? — сказалъ Додсонъ. — Назовите, если вамъ угодно, сдлайте милость.
— Да, вы ябедники! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Прекрасно. Слышали вы это, м-ръ Виксъ? — спросилъ Додсонъ.
— Да, сэръ, — отвчалъ Виксъ.
— Не угодно ли вамъ, сэръ, подняться еще ступенью повыше? — прибавилъ м-ръ Фоггь.
— Продолжайте, сэръ, продолжайте, — говорилъ Додсонъ. Не хотли ли вы назвать насъ ворами, мошенниками?
— Хотлъ, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ. — Вы мошенники, воры!
— Или, можетъ быть, вы намрены нанести мн личное оскорбленіе, задть мою амбицію, сэръ? — сказалъ Фоггъ. — Сдлайте милость, не церемоньтесь:
И такъ какь м-ръ Фоггъ, говоря это, подошелъ на весьма соблазнительное разстояніе къ сжатому кулаку ученаго мужа, то, по всей вроятности, м-ръ Пикквикъ не преминулъ бы удовлетворить этой покорнйшей просьб, если бы м-ръ Самуэль Уэллеръ, услышавъ изъ конторы эту суматоху, не бросился наверхъ и не удержалъ руки своего господина въ самую роковую минуту.
— Постойте, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — воланъ, — очень хорошая игра, но вы промахнетесь, наврное промахнетесь, и васъ забузуютъ эти законники. Пойдемте домой, сэръ. Если ужъ вамъ непремнно хочется заушить кого-нибудь, заушите лучше меня, когда мы выйдемъ на свжій воздухъ. Амбиція тутъ дорого стоитъ.
И безъ дальнйшихъ околичностей м-ръ Уэллеръ потащилъ своего господина внизъ, откуда благополучно они выбрались на широкую улицу Корнгилля.
М-ръ Пикквикъ шелъ съ разсяннымъ видомъ, самъ не зная куда и зачмъ. Черезъ нсколько минутъ онъ повернулъ за уголъ, тамъ опять за уголъ, и очутился въ Чипсайд. Самуэль Уэллеръ недоумвалъ, зачмъ забрались они въ эту глухую часть англійской столицы. Вдругъ м-ръ Пикквикъ повернулся, и сказалъ:
— Самъ, мн надобно сейчасъ идти къ м-ру Перкеру.
— Вамъ еще вчера, сэръ, слдовало пойти къ нему. Съ этого нужно было начать.
— Правда, правда!
— Конечно, правда.
— Хорошо, Самъ, мы пойдемъ вмст, только не мшало бы напередъ выпить стаканчикъ пунша: я слишкомъ разгорячился, Самуэль. Нтъ ли здсь по близости какого-нибудь трактира?
М-ръ Уэллеръ уже нсколько лтъ сряду занимался спеціальнымъ изученіемъ Лондона. Онъ зналъ все и потому отвчалъ безъ малйшей остановки:
— Какъ не быть. Второй домъ на правой рук, входъ со двора по черной лстниц, налво въ третьемъ этаж; передъ дверью большой ларь съ битой птицей. Отворите и ступайте прямо до третьей комнаты: тамъ еще стоитъ большой круглый столъ съ переломленной ногой.
Черезъ нсколько минутъ м-ръ Пикквикъ и Самуэль Уэллеръ вошли въ трактиръ, носившій скромное названіе таверны. Они оба услись за одинъ столъ. М-ръ Пикквикъ приказалъ подать для себя полбутылки рома и горячей воды; Самуэлю подали кружку портера.
Комната, гд они расположились, довольно темная и грязная, состояла, повидимому, подъ особымъ покровительствомъ людей, посвятившихъ свои способности кучерскому искусству, потому что за разными столами сидли пьянствующіе и курящіе джентльмены, очевидно, принадлежащіе къ ученому сословію кучеровъ. Между ними особенно обратилъ на себя вниманіе м-ра Пикквика пожилой краснолицый толстякъ, сидвшій одиноко за противоположнымъ столомъ. Онъ курилъ и затягивался съ величайшимъ аппетитомъ, и передъ глазами его постоянно носилось облако дыма; но, когда мало-по-малу дымъ расходился, краснолицый толстякъ искоса посматривалъ, то на м-ра Уэллера, то на самого м-ра Пикквика. Его лицо довольно часто опускалось въ кружку портера; но посл каждаго глотка, онъ опять смотрлъ съ какимъ-то острымъ любопытствомъ на незнакомыхъ джентльменовъ. Положивъ, наконецъ, свои ноги на стулъ и прислонившись спиною къ стн, онъ вдругъ началъ затягиваться съ ршительнымъ остервенніемъ, и глаза его впились въ фигуру Самуэля.