Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Между тмъ м-ръ Винкель надувался, пыхтлъ и кряхтлъ, не отличившись во все время ни однимъ знаменитымъ подвигомъ, достойнымъ внесенія въ памятную книгу. Заряды его иной разъ летли къ облакамъ безъ всякой опредленной цли, и въ другой — направлялись по низменнымъ пространствамъ, подвергая опасности жизнь двухъ лягавыхъ собакъ. Какъ фантастическая стрльба, подчиненная порывамъ поэтическаго вдохновенія, экзерсиція м-ра Винкеля была, конечно, интересна и въ высшей степени разнообразна, но во всякомъ случа не имла никакой важности, какъ занятіе, обращенное на предметъ житейскій. Пуля, говорятъ, виноватаго находитъ всегда, и это едва ли не аксіома въ стратегическомъ искусств. Принимая въ соображеніе это обстоятельство, мы невольно придемъ къ заключенію, что куропатки, въ которыхъ мтилъ м-ръ Винкель, ни
— Ну что, — сказалъ м-ръ Уардль, подходя къ миніатюрной телжк и отирая потъ со своего веселаго чела, — жаркій день, а?
— Да, да, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — солнце прожигаетъ насквозь даже меня. Не понимаю, какъ вы переносите этотъ зной.
— Жарко, нечего сказать. Теперь, я думаю, ужъ слишкомъ двнадцать. — Видите вы этотъ зеленый холмъ?
— Вижу.
— Тамъ мы станемъ закусывать, и вонъ ужъ, кажется, мальчишка притащилъ корзину. Аккуратенъ, пострлъ, какъ часовая стрлка.
— Славный парень, — сказалъ м-ръ Пикквикъ съ радостнымъ лицомъ. — Я подарю ему шиллингъ. Ну, Самуэль, пошевеливайтесь.
— Держитесь крпче, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ, обрадованный перспективой угощенія. — Прочь съ дороги, кожаный чертенокъ. "Если ты цнишь во что-нибудь мою драгоцнную жизнь, не опрокидывай меня, болванъ", какъ говорилъ своему кучеру одинъ джентльменъ, когда везли его въ Тайбернъ {Tyburn — мсто верстахъ въ двадцати отъ Лондона, гд прежде совершались казни. Прим. пер.}.
И, ускоривъ свой бгъ до лошадиной рыси, м-ръ Уэллеръ мигомъ привезъ своего господина на зеленый холмъ, гд стояла красивая корзинка, которую онъ и началъ развязывать съ величайшей поспшностью.
— Пирогъ съ телятиной, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, разсуждая самъ съ собой, при разгруженіи корзинки. — Хорошая вещь — этотъ пирогъ съ телятиной, если леди, которая готовила его, знаетъ, что это не кошка; a я увренъ, что знаетъ. Оно и то сказать, теленокъ почти все то же, что котенокъ, и сами пирожники иной разъ не видятъ тутъ ни малйшей разницы.
— Вы это почему знаете? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Еще бы! Я вдь, сэръ, прошелъ, что называется, сквозь огонь и воду на своемъ вку! — отвчалъ м-ръ Уэллеръ, притронувшись къ полямъ своей шляпы. — Однажды, сэръ, имлъ я честь квартировать въ томъ же дом, гд жилъ пирожникъ со своимъ подмастерьемъ. Былъ онъ, что называется, забубенный малый и мастачилъ пироги изъ всякой дряни. Разъ какъ-то прихожу я къ нему въ пекарню, когда ужъ мы съ нимъ стояли на короткой ног, прихожу да и говорю: — "Здравствуйте, м-ръ Бруксъ". — Здравствуйте, м-ръ Уэллеръ, — говоритъ онъ. — "Какъ много y васъ кошекъ, м-ръ Бруксъ!" — говорю я. — Да, таки нешто, есть малая толика, — говоритъ онъ, — разводимъ съ успхомъ. — "Должно быть, вы очень любите кошекъ?" — говорю я. — Нтъ, — говоритъ онъ, подмигивая мн,- другіе джентльмены ихъ любятъ. Теперь, впрочемъ, мы приберегаемъ ихъ къ зим. — "Къ зим! "- говорю я. — Да, — говоритъ онъ, — къ зим, м-ръ Уэллеръ: осенью мясо не въ ходу. — "Какъ? — говорю я, — что вы подъ этимъ разумете, м-ръ Бруксъ? " — Разумю? — говоритъ онъ, — мясники, видите ли, большіе скалдырники: я не имю съ ними никакого дла. Посмотрите, м-ръ Уэллеръ, — говоритъ онъ, крпко пожимая мою руку, — вы человкъ добрый, м-ръ Уэллеръ: сора изъ избы не вынесете, a вдь, сказать вамъ по секрету, вс эти пирожки начинены кошачьими кишками. Эти благородные зврьки замняютъ y меня телятину, баранину, зайчину иной разъ, смотря по обстоятельствамъ. Бифстексъ, котлеты, жареныя почки, соусы съ трюфелями: все это приготовляется y меня изъ кошачьяго мяса, м-ръ Уэллеръ. Джентльмены кушаютъ, облизываются да похваливаютъ, a я себ и въ усъ не дую!
— Должно быть, онъ большой пройдоха, этотъ Бруксъ! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, подернутый легкою дрожью.
— Да, сэръ, большой мошенникъ! — отвчалъ м-ръ Уэллеръ, продолжая опоражнивать корзинку. — Пирожки y него — что въ ротъ, то спасибо: деликатесъ! Копченый языкъ… ну, и это не дурно, если только не женскій языкъ. Хлбъ, ветчина, холодная говядина въ кускахъ — очень хороша.- A что въ этихъ кувшинахъ, мальчуганъ?
— Въ одномъ пиво, — отвчалъ черномазый мальчишка, снимая съ своихъ плечъ два большихъ
— Вотъ этого только и недоставало на тощій желудокъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, обозрвая съ видимымъ удовольствіемъ лакомыя блюда, разставленныя въ правильной перспектив на зеленой трав. — Ну, джентльмены, милости просимъ за работу.
Въ другомъ приглашеніи не оказалось нужды. Проголодавшіеся джентльмены, вооруженные вилками и ножами, окружили разгруженную корзинку, между тмъ какъ м-ръ Уэллеръ, долговязый лсничій и двое мальчишекъ, услись на трав въ недалекомъ разстояніи. Старый развсистый дубъ представлялъ очаровательный пріютъ для этой группы, тогда какъ передъ глазами ея на огромное пространство разстилались зеленые луга, украшенные по мстамъ разрастающимся лсомъ.
— Какъ здсь хорошо, Боже мой, какъ здсь хорошо! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, высвободившійся наконецъ изъ-подъ жгучаго вліянія солнечныхъ лучей, запечатлвшихъ яркіе признаки загара на его выразительномъ лиц.
— Да, любезный другъ, здсь очень недурно, — сказалъ старикъ Уардль. — Не угодно ли стаканъ пунша?
— Съ величайшимъ удовольствіемъ.
И это удовольствіе яркими чертами изобразилось на щекахъ ученаго мужа, когда онъ опорожнилъ свой стаканъ.
— Хорошо, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, облизывая губы, — очень хорошо. Не мшаетъ еще стаканчикъ. Прохладно, очень прохладно… Ну, господа, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ, нагибая кувшинъ съ холоднымъ пуншемъ, — я намренъ теперь предложить тостъ за здоровье нашихъ друзей на Дингли-Делль. Да здравствуютъ красавицы Дингли-Делль!
Тостъ былъ принятъ съ громкими рукоплесканіями.
— Знаете ли, что я выдумалъ, господа, — сказалъ м-ръ Винкель, посылая въ ротъ кусокъ ветчины. — Я прившу къ столбу застрленную куропатку и буду въ нее стрлять, отступивъ сперва только на два шага и потомъ постепенно увеличивая пространство. Это будетъ превосходная практика, и впередъ, вы увидите, что я не сдлаю ни одного промаха.
— На своемъ вку, сэръ, — перебилъ м-ръ Уэллеръ, — я зналъ одного джентльмена, который именно, какъ изволите говорить, началъ стрлять въ двухъ шагахъ; только посл перваго выстрла птица его совсмъ пропала, такъ что не доискались отъ нея ни одного пера.
— Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Что прикажете?
— Вы сдлаете хорошо, если оставите свои анекдоты до другого времени.
— Слушаю, сэръ.
Здсь м-ръ Уэллеръ принялся моргать обоими глазами съ такимъ уморительно-остроумнымъ искусствомъ, что мальчишки, поджавъ животы, должны были приникнуть къ земл своими головами. Самъ степенный лсничій не могъ никакимъ образомъ скрыть отъ взоровъ публики своихъ веселыхъ улыбокъ.
— Да, господа, превосходный пуншъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, искоса поглядывая на кувшинъ, наполненный живительною влагой. — Всего лучше то, что онъ холоденъ: въ жаркій день его можно употреблять вмсто лимона. — Топманъ, любезный другъ, хочешь стаканчикъ?
— Съ величайшимъ удовольствіемъ.
И, выпивъ этотъ стаканъ вмст съ любезнымъ другомъ, м-ръ Пикквикъ налилъ еще другой, единственно для того, чтобы испробовать, не было ли въ пунш лимонной кислоты, которой вообще онъ терпть не мотъ въ микстурахъ этого рода. Оказалось, къ счастью, что лимонной кислоты совсмъ не было; поэтому м-ръ Пикквикъ выпилъ еще стаканчикъ за здоровье отсутствующаго поэта. Затмъ немедленно предложилъ онъ тостъ во славу неизвстнаго изобртателя пунша.
Постоянная смна пуншевыхъ стакановъ произвела могущественное дйствіе на организмъ ученаго мужа. Скоро лицо его залучезарилось солнечною улыбкой, смхъ заигралъ на его устахъ, и добродушная веселость заискрилась въ его глазахъ. Уступая постепенно вліянію живительной влаги, м-ръ Пикквикъ выразилъ сильнйшее желаніе припомнить какую-то псню, слышанную имъ въ дтств: псня вертлась на ум, но на языкъ никакимъ образомъ не шла; поэтому, для оживленія младенческихъ воспоминаній, м-ръ Пикквикъ выпилъ еще стаканчикъ, уже совершенно затмившій его память. Позабывъ слова псни, онъ разучился, повидимому, произносить всякія слова, и языкъ его лепеталъ какіе-то безсвязные звуки. Поднявшись, наконецъ, на ноги, для произнесенія передъ собраніемъ великолпной рчи, м-ръ Пикквикъ повалился въ свою телжку и немедленно погрузился въ глубокій сонъ.