Замок из песка
Шрифт:
На том мы с Вероничкой и разошлись. А перед самым началом урока, когда все девчонки уже собрались в классе, а Гоши еще не было, она вдруг громогласно объявила:
— Милые дамы! У меня есть для вас очень важное сообщение. Вчерашняя информация о том, что артист балета Алексей Иволгин — «голубой», оказалась ложной. Суслова все лично проверила и клянется, что он нормальный мужчина!
«Дамы» захохотали. Я собралась разозлиться. Но Артемова только легко махнула рукой:
— Ну, если ты и сейчас обидишься, то будешь дурочкой. Это же шутка!..
А потом была такая работа, по сравнению с которой ужасы про «восемь часов у станка» стали казаться детскими сказочками. И в самом деле, почему бы не простоять восемь часов у гладкой, отполированной палки, старательно повторяя классический экзерсис?
— Настенька, это же Жизель! — втолковывала Надежда Ивановна, меряя мелкими, нервными шагами класс. — Жизель — это любовь и страдание… А вы выполняете простую последовательность прыжков. И, надо сказать, не слишком чисто…
Я, взмокшая и усталая, с нервно подрагивающими коленями, стояла на середине огромной, пустой комнаты, и сердце мое огромным молотом колотилось сразу во всем теле.
— Еще раз выход… Еще раз сцена знакомства! — командовала Третьякова. — На опорной ноге устремляемся ввысь и… Колено твердое! Не проседай, не проседай! А ручки мяконькие, и локотки округлые…
Желанная Кончита была, естественно, отложена в долгий ящик. Да я и сама не могла думать ни о чем, кроме Жизели с ее гаданием на ромашке, кокетливым подбиранием фартука и грядущим страшным сумасшествием. К «Юноне» вернулись только однажды, когда Надежда Ивановна почувствовала, что есть угроза «затанцевать» Жизель, так ничего и не добившись.
— Поддержки завтра порепетируем. Там и пластика совсем другая, и приемы… Да и отвлечешься немножко, посмотришь на свою работу свежим взглядом.
— Завтра? — переспросила я, чувствуя, как губы немеют от волнения.
— А почему нет? Или ты уже все перезабыла?..
Забыться могло что угодно, но только не партия Кончиты. Как часто представлялась мне наша первая с Алексеем репетиция. Гулкая тишина класса, строгое мерцание зеркал и его сильные руки, обхватывающие мою талию. Он, наверное, придет раньше, так же, как я. И на несколько минут мы останемся в классе только вдвоем…
— Переодевайся, — скомандовала Третьякова, когда назавтра я заглянула в класс с вспотевшими от волнения ладонями. Она сидела на стуле у рояля и просматривала свежий номер «Верены». — Переодевайся, переодевайся! Алексей Александрович подойдет попозже: он сегодня в детском спектакле танцует.
Детским спектаклем интеллигентно и завуалированно она назвала хореографическую сказку «Три поросенка», в которой Иволгин танцевал Нуф-Нуфа. Когда-то, пару лет назад, мы с Никитиной, прочитав в афишке его фамилию, специально явились в театр к десяти часам утра. И сидели, две взрослые дуры, в предпоследнем ряду партера, глядя, как по сцене
Мне почему-то на миг представилось, что Алексей придет на репетицию прямо в костюме: клетчатом комбинезоне с накладным брюшком и смешной маске с отверстиями для глаз. Но тут же в памяти всплыло строгое «Алексей Александрович». И я заставила себя подумать о том, что танцевать буду прежде всего с мэтром, а не с мужчиной, о котором мечтаю вот уже больше трех лет.
Когда дверь класса наконец начала со скрипом открываться, мои нервы уже были на пределе. Вздрогнув всем телом, я сдавленно охнула и вцепилась в палку.
— Да что с вами, Настя! — встревожилась Третьякова. И как-то мимолетно бросила: — Алеша, проходите, пожалуйста. Мы вас уже ждем…
Он стоял у двери, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с веселым изумлением.
— Девушка, а я вас помню. Да и вы меня, наверное, тоже… Помните, у вас шнурки в коридоре развязались?.. Я тогда почему-то подумал, что вы в костюмерный или парикмахерский цех устраиваетесь.
— Костюмерный, парикмахерский! — Надежда Ивановна с деланной суровостью покачала головой. — Скажете, Алеша, тоже! Эта девочка у нас очень хорошая и очень перспективная. Боязливая чуть-чуть. Но вы ведь ей поможете, правда?
— Естественно! — Он снял широкий серый пуловер, перебросил его через палку и, подтянув рукава тренировочной майки, подошел ко мне. — Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей…
— Алексей Александрович, — негромко, но строго поправила Третьякова.
— А вас как?
— Настя, — прошелестела я еле слышно.
— Хорошее имя. Нежное… Кстати, о Настях! Надежда Ивановна, ничего, если Серебровская через полчасика зайдет? Все-таки я с ней привык уже работать. Может, подскажет что?
Третьякова не возражала. А я забыла думать о Серебровской уже через минуту. Он действительно был очень хорошим партнером — умелым, опытным. Его руки, поднимающие меня над полом, добавляли недостающей полетности прыжку и стремительности вращению. Опираясь о его ладонь, я чувствовала себя увереннее, чем тогда, когда цеплялась за спасительную палку. Но все это изрядно смахивало на обычный урок поддержки в дуэтном танце. Скучный, меловой запах ученичества упорно витал в воздухе.
Надежда Ивановна, видимо, и не ожидавшая от первой репетиции ничего другого, флегматично постукивала пальцами по подоконнику, лишь изредка спрашивая у Иволгина:
— Все нормально, Алеша? Вы ее случайно за собой не тащите?
— Нет-нет! — уверенно отвечал он, незаметно подправляя неточное положение моего корпуса. — Хорошая девочка! Не партнерша, а просто прелесть…
А я старалась прислушиваться одновременно и к заданному ритму, и к ощущениям, которые вызывала близость его сильного, желанного тела. В результате толком ничего не получалось, и «прелесть» висла на плечах Иволгина многопудовой гирей, мешающей двигаться и ему, и себе.