Замок на Воробьевых горах

Грановская Евгения

– Но гибель двух студенток МГУ – случай экстраординарный, не правда ли?

Самарин снова взглянул на бутылку и заметил:

– Ежедневно в России кончают жизнь самоубийством сто пятьдесят – двести человек. И каждый такой случай можно рассматривать как экстраординарный.

– Но вы уже не уверены, что это самоубийства, раз пришли ко мне, верно?

– Возможно, – уклончиво ответил майор и опять посмотрел на бутылку.

– Хотите выпить? – предложил Завадский.

– Не откажусь, – последовал ответ.

Максим Сергеевич

выдвинул верхний ящик стола, достал небольшой граненый стаканчик и поставил его на стол. Потом взялся за бутылку.

– Забавно… – усмехнулся он, наполняя две емкости коньяком. – Я думал, вы откажетесь под тем предлогом, что не пьете в рабочее время.

– Сегодня воскресенье, – возразил Самарин. – Если бы не ваша подруга, сидел бы я сейчас в плетеном кресле, смотрел бы на верхушки сосен и ел с друзьями шашлыки. А потом, после нескольких рюмок, отправился бы в баньку. Люблю русскую баню. И чтобы обязательно с веником.

Самарин взял стакан, поднял его и сказал:

– За знакомство.

– За знакомство, – отозвался Завадский.

Мужчины чокнулись и выпили. Покончив с коньяком, майор откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Завадского и вдруг спросил:

– Вы всех своих студентов считаете гениями?

Тот покачал седой головой:

– Нет, конечно. Но все они очень способные ребята. И у большинства из них большое будущее.

– Гм… – Самарин поскреб ногтем переносицу. – А как насчет Вики Филоновой? У нее тоже было большое будущее?

– Безусловно. Каждый из студентов, проходящих специализацию на нашей кафедре, уже высочайший специалист в своей области. Эти парни и девушки – шанс нашей страны на выживание и дальнейшее процветание.

Самарин задумался.

– Я беседовал с некоторыми из них, – произнес он после паузы. – Они не произвели на меня впечатления особо одаренных.

Максим Сергеевич усмехнулся.

– Можно быть гением в физике или биологии и совершенно заурядным человеком в обыденной жизни. Помните, как у Пушкина…

Пока не требует поэтаК священной лире Аполлон,Среди детей ничтожных света,Быть может, всех ничтожней он.

– Хорошо, что вы вспомнили Пушкина, – сказал Самарин. – Я хотел спросить вас о другом его утверждении. Ведь именно Пушкин написал, что гений и злодейство – две вещи несовместные?

– Кажется, да.

– Кажется, да… – тихо повторил Самарин. – Ну и как вы к этому относитесь?

– Спорное утверждение. История человечества знает огромное множество злодеяний, совершенных гениями.

– И вы их оправдываете? – поинтересовался Самарин.

Завадский покачал головой:

– Нет. Но я их понимаю. Они многое знали про свой талант и были уверены, что им дозволено больше, чем другим.

– А если бы они ошиблись? –

прищурился майор. – Ну, если бы они считали себя гениями, а на самом деле были заурядными преступниками? Ведь доктор Смерть, который резал детишек в Освенциме, тоже, наверное, считал себя гениальным ученым.

Завадский нахмурился.

– Этот разговор бесперспективен, – сказал он. – Давайте лучше поговорим о деле, ради которого вы пришли.

– Да, вы правы, – кивнул майор. – Расскажите мне, пожалуйста, об обстановке на кафедре. Может быть, вы замечали в последнее время что-нибудь странное?

– Нет. Все было совершенно обычно. А почему вы спрашиваете?

– Я тут кое-что разузнал про ваших студентов. Странно, но большинство из них – из богатых и влиятельных семей.

Завадский усмехнулся:

– Тут нет ничего странного. Родители большей части наших студентов – ученые, врачи, политики, писатели. То есть люди весьма и весьма талантливые в своих областях.

– К чему вы это говорите?

– К тому, что талант и интеллект родителей очень часто наследуется их детьми.

– Гм… – Самарин вновь поскреб ногтем переносицу. – Наверное, вы правы. Профессора видят своих детей профессорами. Политики – политиками. Врачи – врачами…

Майор снова посмотрел на бутылку. Завадский заметил его взгляд, усмехнулся и вновь разлил коньяк по стаканам.

Теперь они выпили без всякого тоста.

– Насчет наследственности – я понял, – продолжил беседу Самарин. – А что насчет «обыденной жизни» ваших гениев? У них есть какие-нибудь группировки, организации или что-нибудь в таком роде? Молодые люди обожают тайны и ритуалы. Не говоря уже о конспирации.

Завадский подумал, пожал плечами:

– Я ни о чем таком не знаю.

– Не знаете… – снова тихо констатировал майор. – Ну а как насчет студенческих братств? Что-нибудь вроде «Черепа и костей» или «Адептов нового мира»? Я читал, все президенты США состояли когда-то в тайных студенческих братствах. Думаю, и у нас может существовать что-нибудь подобное. По крайней мере, будь я таким же гением, как ваши ребята, я бы непременно захотел организовать какой-нибудь клан.

Завадский молчал, обдумывая слова неожиданного посетителя. Майор подождал, не скажет ли он чего, но поскольку завкафедрой молчал, заговорил снова:

– Максим Сергеевич, я понимаю, что дело темное. Но, возможно, вы все-таки что-нибудь слышали?

– Да нет, – пожал Завадский плечами, – ничего такого.

– Жаль.

Самарин вздохнул. Потом взял со стола Завадского бронзовую фигурку Эйнштейна, повертел ее в руках и поставил на место.

– У молодых людей ранимая психика, а у молодых гениев тем более. – Голос следователя звучал задумчиво. – Какой-нибудь харизматичный ублюдок вполне способен сбить их с толку. Только начинается все с «Гаудеамус игитур», а закончиться может судом Линча и человеческими жертвоприношениями…