Замок пилигрима
Шрифт:
— Сеньор Фонеска рассказал мне, как это случилось, — проговорила Ивейн, с некоторой опаской выказывая свое сочувствие. — Это должно было быть ужасно.
— Не более ужасно, чем для солдата ранение в битве. Просто я отказался потерять ногу, так что всем этим болям, которые порой принужден терпеть, я обязан исключительно собственной воле. — Он улыбнулся, обнажив белые зубы. — Испанцы сурово относятся к самим себе, но и к другим тоже, nina mia. Посмотрите на наши картины, почитайте наши книги, вспомните наших
— Да, в них есть сталь, огонь и готовность к самопожертвованию, — прошептала Ивейн. — Здесь, на острове, это тоже чувствуется, это написано на лицах жителей. Они похожи на лица с портретов Диаса, а глаза у них словно с портретов Эль Греко.
— Эль Греко хорошо понимал Испанию и ее народ, хотя сам был греком. Может быть, иногда человек из другой страны способен понять нас даже лучше, чем мы сами себя понимаем, а?
Она посмотрела ему прямо в глаза и прочла на лице дона Хуана всю смесь тех природных качеств, которые делали Испанию захватывающе интересной страной — теплой и одновременно жестокой. Люди ее были словно созданы из камня, глубоких теней и жаркого солнца. Они сочетали надменность со страстностью и умели чувствовать и любить жизнь в самых глубинных, могучих ее проявлениях.
— Сеньор Фонеска учит меня всему, что касается Испании, — улыбнулась Ивейн.
— И тебе нравится то, чему он тебя учит?
— Это очень увлекательно, сеньор.
— Что же именно увлекает — люди, история или, может быть, топография?
— Все вместе. Люди, их история, страна, в которой они живут.
Дон Хуан потушил сигарету, глядя на нее.
— Какой букет мудрости и безрассудства в моей воспитаннице, — пробормотал он вполголоса.
— Просто молодость, сеньор.
— Разумеется. — Он наклонился вперед и внимательно всмотрелся в широко расставленные глаза, блестевшие из пушистого пледа темного блестящего меха. — Да, иногда ты кажешься очень молодой, и, тем не менее, я могу понять, почему Кортес кипел от злости, когда я с ним разговаривал. Что ты сделала — дала ему пощечину?
— Нет. — Ивейн усмехнулась. — Я выпрыгнула из машины и убежала от него.
— Он бросился вдогонку?
— Да, бежал за мной, пока я не выскочила на пристань. Там оказалось много людей, так что я была спасена.
— От его нежелательного внимания?
— Да. — Она вцепилась в плед. — Мужчины, видимо, считают, что раз они остались с девушкой наедине, то уже могут … приставать к ней.
— Мы с тобой наедине, nina. — В уголках губ дона Хуана появилась хитрая усмешка. — А ты не боишься, что мои инстинкты возьмут надо мной верх, и я стану приставать к тебе?
— Вы мой опекун, — возразила Ивейн.
— Значит, насколько я понял, от меня ты убегать не собираешься?
Она устремила на него взгляд, не зная, что сказать и осознавая магнетическую
Сейчас, наедине с доном Хуаном, она сомневалась в своей безопасности больше, чем с любым другим мужчиной на свете.
К ее облегчению, он отстранился и достал из отделения для перчаток карманный фонарик.
— Предлагаю пойти поискать, где бы нам провести ночь, может, и отыщем какую-нибудь хижину недалеко от дороги. Только возьми с собой плед и накинь на плечи.
Они выбрались из машины на дорогу, едва видную в тумане. Ивейн нерешительно озиралась. Мир вокруг безмолвствовал. Силуэты деревьев смутно темнели в тумане.
— А может, нам лучше остаться в машине, сеньор?
— Нет, — твердо заявил он. — Ты рискуешь простудиться, а у меня скоро разноется нога из-за сырости. Идем, держись поближе ко мне, и я обещаю, что скоро ты уже будешь сидеть у горящего камина и пить дымящийся кофе.
Яркий луч фонарика пронизывал туман, и через некоторое время они оказались на утоптанной дорожке. Ивейн послушно шла рядом со своим покровителем, хромавшим больше обычного. Сырость пробралась в его изувеченную ногу, которую с такими мучениями и трудами удалось заново собрать буквально из кусочков, и Ивейн мучительно хотелось взять дона Хуана под руку — как делала это Ракель — и дать ему хоть некоторое облегчение. Ведь боль всегда сильнее, когда стараешься скрыть ее.
— Ах! — Он вдруг остановился как вкопанный. Испуг Ивейн мгновенно сменился вздохом облегчения, когда она увидела, что луч фонарика наткнулся на неровную белую поверхность стены, потом высветил оконную раму, а за ней деревянную дверь с железным кольцом.
Потом луч света упал на закутанную почти до глаз в меховой плед Ивейн.
— Ну, Гретель, нашли мы все-таки домик в лесу. Как думаешь, посмеет Гензель постучать в эту дверь?
Она фыркнула. Ей очень нравилось, когда дон Хуан позволял себе шутить: юмор, скрытый в его характере, был похож на золотую жилу в глубинах скалы.
— У Гретель очень замерзли ноги, — пожаловалась она.
— Да, я заметил, что ты прихрамываешь, дитя мое.
— Да нет, я потеряла каблук от правой туфли. Он оторвался.
— Тогда пошли. — Дон Хуан приподнял железное кольцо и ударил им в дверь раз, другой; удары гулко раздавались в ночи.
Они подождали, затем услышали, как кто-то открыл у них над головой окно второго этажа.
— Кто там? — раздался стариковский, ворчливый голос.