Замуж за принца
Шрифт:
— Что будет со мной, если я останусь без приданого? — спросила она.
Мне хотелось встряхнуть ее родителей и заставить осознать собственную недальновидность и эгоизм. Как же они не понимали того, что их самым драгоценным сокровищем является дочь, и именно ее они должны холить и лелеять? Но Приэлла умоляла меня ничего им не говорить, да я и сама опасалась, что если я подам голос в ее защиту, отец выместит на ней всю свою досаду.
— Я позабочусь о том, чтобы ты удачно вышла замуж, — пообещала я. — У Дориана много денег. Он будет счастлив оплатить твое приданое, если в этом возникнет необходимость.
Приэлла прижалась
— Все меняется, Элиза, — грустно произнесла она. — Я уже не знаю, что ждет меня завтра.
— Этого не знает никто из нас, — отозвалась я. — Но обещаю тебе, что я тебя не покину.
Я надеялась подать своей испуганной юной племяннице пример стойкости, хотя на самом деле недавние события в замке пошатнули мою собственную веру в то, что как только война окончится, все войдет в свою колею. Королева уже почти год правила страной без поддержки супруга, и эта ноша, оказавшись для нее непосильной, подорвала ее и без того шаткое душевное равновесие. Мне уже не удавалось беседовать с ней так же непринужденно, как мы делали это в прошлом. Если верить ее служанке, Хеве, королева спала очень мало и каждое утро вставала еще до рассвета, чтобы приступить к обязательным молитвам. На спине королевы Хева заметила встревожившие ее красные рубцы, в которых она узнала признаки самобичевания, которому обычно предавались самые фанатично настроенные религиозные мистики. Содрогнувшись от известия о подобном самоистязании, я отправилась на розыски отца Габриэля. Королева Ленор ни за что не сделала бы ничего подобного без его поощрения.
К моему удивлению, он выслушал меня довольно сочувственно. Тем не менее он заявил, что бессилен управлять ее действиями.
— Я точно также не являюсь повелителем королевы, как и вы, — говорил он, сцепив перед собой сплетенные пальцы. Я обратила внимание на черную кайму грязи у него под ногтями, смрад, исходящий от его грязной рясы. Как мог такой тип очаровать королеву, которая всегда славилась своей любовью к красоте? — Если от Святого Духа на нее снисходит потребность в умерщвлении собственной плоти, она будет это делать.
В практически безупречной жизни королевы Ленор было лишь одно событие, способное вызвать подобную ненависть к себе и своему телу. Неужели она рассказала отцу Габриэлю о клятве, к которой ее принудила Миллисент? Если да, то он получил над ней неограниченную власть.
— Как может радовать Господа обезображенное тело королевы? — спросила я.
— Вы претендуете на понимание намерений Господа? — высокомерно поинтересовался он. — Королева следует своим собственным путем к искуплению, и я верю в то, что она его обретет. Причем скорее, чем вы полагаете.
И кто же возьмет на себя смелость утверждать, что искупление уже достигнуто? — едва не спросила я. — Не вы ли это сделаете, воспользовавшись удачным, по вашему мнению, моментом? Несмотря на все свои благочестивые разговоры, отец Габриэль успел обнаружить более чем мирское удовлетворение, которое он испытывал, беря надо мной верх. Я в очередной раз задалась вопросом, что удерживает его среди нас. Искренняя духовная забота о королеве? Или возможность пошатнуть неустойчивый рассудок аристократки? Несмотря на все мои подозрения, отец Габриэль не давал повода для осуждения. За проведенные в замке месяцы он не накопил никакого имущества, и миссис Тьюкс заверила меня, что он не получает никаких выплат по счетам на ведение хозяйства. Он даже
Еще один повод для тревоги давал мне сэр Уолтур, стремительно погружавшийся в пучины уныния. При встречах мы обменивались лишь сухими официальными приветствиями. В отличие от других государственных мужей, он никогда не поддерживал разговор лишь из удовольствия послушать свой собственный голос. Большинство вечеров он проводил в нашей гостиной, расположившись перед потрескивающим камином и погрузившись в мысли. Я редко нарушала его уединение. Но однажды вечером я обратила внимание на то, что его плечи ссутулены больше обычного, а лицо обеспокоенно нахмурено. У меня в груди все оборвалось от предчувствия несчастья.
— Какие-то новости от Дориана? — вырвалось у меня.
Сэр Уолтур удивленно обернулся ко мне и покачал головой.
— Нет, ничего не слышно.
— Простите, — извинилась я. — Я подумала, что, может, вы получили письмо.
Сэр Уолтур покосился в мою сторону, что я вначале истолковала как раздражение. Но потом я поняла, что в его пристальном взгляде светится любопытство.
— Что ты слышала? — поинтересовался он.
— Ничего, — начала оправдываться я. — Я задала этот вопрос всего лишь как жена, которая мечтает о благополучном возвращении супруга домой.
Сэр Уолтур закряхтел. Он отложил ложку и прижал ладони к столу.
— Если это тебя успокоит, я узнал кое-что, что может обернуть ситуацию в нашу пользу.
Он наблюдал за тем, как меняется мое лицо по мере того, как до меня доходит смысл его слов.
— Ты умеешь держать язык за зубами в отличие от большинства остальных женщин. Это единственная причина, по которой я тебе это говорю. Если я узнаю, что ты кому-то хоть словом обмолвилась...
— Я никогда не выдаю тайн, — хладнокровно прервала его я.
— Отлично.
Сэр Уолтур оттолкнул от себя пустую миску и сделал глоток вина. Он зажал ножку кубка в кулак, и этот далеко не изящный жест немедленно выдал в нем человека неблагородного происхождения. Несмотря на проведенные при дворе годы, аристократические манеры остались ему чужды. Ему просто не было до них дела. Возможно, он даже щеголял собственной безыскусностью.
— Сегодня я получил информацию о том, что, возможно, бритнийцев удастся склонить на нашу сторону, — произнес он.
С учетом их репутации как свирепых и отчаянных воинов, помощь бритнийцев на поле брани нам совсем не помешала бы. Но неужели сама потребность в таком союзе означала, что самостоятельно наши солдаты одержать победу не в состоянии?
— Дориан говорил мне, что наши люди могут легко одолеть мятежников, — осторожно заметила я.
— Все указывало на это. Даже король хвастал, утверждая, что не позже чем через несколько недель армия с победой вернется домой. Но прошло девять месяцев, а мы еще даже не вступали в сражение. Похоже, наши противники вознамерились одолеть нас хитростью. Они нападают ночью, тайно, убивая двух человек здесь, трех там и снова скрываясь во мраке. Наши потери растут, но мы ничуть не ближе к тому, чтобы вырвать эту нечисть из их горных убежищ.