Замужем за Буддой

Хой Вэй

Конечно, я не могла устоять. С тех пор как мы впервые занимались любовью, Мудзу обрел удивительную власть над моим телом и, что важнее, завоевал мое безграничное доверие, какого я не испытывала ни к одному мужчине.

Мы уселись на кровати лицом друг к другу, завороженные свежим возбуждающим ароматом, исходившим от наших тел. Мудзу положил яйцо в рот, подержал его, там несколько секунд, а затем вынул и отдал мне. Нефрит еще хранил тепло его тела, был влажным от слюны и издавал слабый мускусный запах.

— Попробуй, введи его внутрь! — Мудзу внимательно наблюдал за мной.

Не

снимая белой шелковой ночной рубашки с нарисованным на ней черным лотосом, я взяла скользкое нефритовое яйцо двумя пальцами и осторожно ввела во влагалище.

И как только его мягкий овал скользнул внутрь моего тела, я посмотрела на Мудзу, приоткрыв рот от удивления и пристально вглядываясь в его лицо. Он подошел ближе, закрыл мне рот поцелуем и, чередуя нежные поцелуи с ласковыми уговорами, шептал:

— Почувствуй, как оно плавно поворачивается, попробуй направлять его движение, напрягая мышцы… вверх — вниз, влево — вправо…

Произнося эти слова, он крепко держал оставшуюся снаружи шелковую нить двумя пальцами и по ее подрагиванию понимал, как именно движется яйцо в глубине моей теплой плоти.

Я все больше и больше поддавалась этому всепоглощающему ощущению, необычному скольжению этой ласковой овальной тяжести, совершенно непохожему на трение мужского члена. В плавном перекатывании нефрита внутри моего тела были неуловимая прелесть и чувственность.

Эта странная, необычайно эротичная игра целиком захватила меня. Нефритовое яйцо трепыхалось внутри моей плоти, словно охваченное безумным волнением живое существо, которое постоянно перевоплощалось, меняя форму и температуру, становясь все более скользким и гладким, по мере того как внутри меня разгоралось вожделение и я истекала томительными соками.

Мудзу навис надо мной, как ястреб, и впился губами в затвердевшие и поднявшиеся от страсти соски. При этом он ни на мгновение не прекращал искусно управлять перемещением яйца с помощью шелковой нити, диктуя ему свою волю, то мягко, то энергично потягивая или дергая за нитку, меняя угол наклона и направление движения. Всем своим естеством я предвкушала приближение доселе неизведанного сладостного оргазма. Мышцы влагалища сокращались и напрягались с необычайной силой. Спазмы становились все томительнее, все невыносимее… И наконец плотину прорвало, и бурный стремительный поток устремился наружу…

На лице Мудзу играла довольная, чуть развратная улыбка. Я лежала, закрыв глаза, и почувствовала, как он осторожно потянул за нить и бережно вытащил яйцо из моего безвольно обмякшего тела, как прижал гладкую влажную поверхность нефрита к моим губам, ощутила привкус соленых океанских брызг и слабый аромат мускуса.

Открыла глаза и увидела, что Мудзу положил яйцо в рот, с наслаждением обсасывая и перекатывая его языком, слизывая и глотая сок из моего чрева вперемешку со слюной. У него был спокойный и довольный вид. В тот момент меня охватило фантастическое по силе материнское чувство, как курицу, которая только что выпустила в мир зародившуюся и выкристаллизовавшуюся внутри нее будущую жизнь, заключенную в твердую нефритовую оболочку.

— Хочешь еще? — спросил Мудзу.

Пижамная куртка на нем распахнулась. В последнее время его все сильнее

возбуждали мои оргазмы. На него они действовали больше, чем самый мощный гормональный стимулятор. По его словам, ему необычайно повезло встретить такого отзывчивого сексуального партнера, как я. Древние учителя эротического искусства полагали, что во время полового сношения во влагалище выделяется не просто жидкость, а квинтэссенция женского начала инь, — истекающая в жидком виде первозданная сущность женской природы. Большое количество жидкости, по убеждению древних, свидетельствовало о высочайшей концентрации инь необычайной чистоты. Женщина, извергавшая много жидкости во время любовного акта, считалась живым воплощением сразу двух начал инь и ян.

Хотите — верьте, хотите — нет.

Я уселась на кровати, притянув Мудзу к себе, приспустила его пижаму и завязала красную шелковую ленту у основания пениса. Неловкое движение, и лента затянулась слишком туго… Мудзу застонал, а его член поднялся, словно разъяренный дракон перед битвой. Осторожным движением я слегка ослабила давление ленты и без презерватива села сверху прямо на него. Эта поза запомнилась мне еще с колледжа. Когда-то я увидела ее в знаменитой пятисотлетней порнографической книге, которая называлась «Цзинь Пин Мэй»^{75}, или «Золотой Лотос». И вот теперь я отважилась испробовать ее. И поскольку этот день рождения превратился в вечер неизведанного сексуального наслаждения — решила я — пусть каждый научит другого чему-то новому.

В бесконечной череде следовавших один за другим взрывных оргазмов я почти лишилась рассудка. Разметавшиеся во все стороны простыни промокли насквозь. В комнате пахло страстью, морской водой и волшебной серой амброй. Каскадом рассыпающиеся в воздухе яркие зеленые вспышки то загорались, то меркли, подобно нежным цветам, чьи бутоны увядают в безмолвии ночи, едва раскрывшись.

Я истекаю животворной влагой, парю в воздухе, невесомая от счастья. И, как роза, раскрываю лепестки лишь для тебя, сверкая обнаженной красотой и благоухая на протяжении долгой ночи.

Я была на грани бесчувствия, когда Мудзу покинул мое тело. Но его член остался таким же твердым и несокрушимым, как скала из живой плоти. Шелковая лента по-прежнему стягивала его у самого основания. Казалось, он никогда не расслабится и сможет дарить мне эту сладкую муку еще много дней и ночей. Именно это в древних книгах называлось «тайной шелковой ленты».

После короткого, но крепкого, похожего на транс сна мы проснулись почти одновременно как раз в тот момент, когда выплывшая на небо луна заглянула в окно нашей спальни и осветила подушки.

Судя по положению луны, до утра было еще далеко. Мы лежали рядом в самом центре необъятного темного пространства, прислушиваясь к дыханию друг друга.

После нескольких робких поцелуев стало ясно, что страсть не угасла. Она осталась неутоленной и клокотала где-то в глубине тела, подобно раскаленной лаве, лишь слегка застывшей на поверхности. Все произошедшее этой ночью было лишь прелюдией, распаляющей аппетит закуской перед главным блюдом.

— Хочу еще, — шептала я, бессвязно повторяя одно и то же, словно потерянная, — еще! Еще!