Замужем за облаком. Полное собрание рассказов
Шрифт:
Когда она меня разглядела, на этом – в свое время прекрасном – лице появилось озадаченное, почти испуганное выражение. Она созерцала призрак, – более того, она его осязала, прикоснувшись к материи хорошо знакомого пиджака. Она вдруг очутилась лицом к лицу с давним прошлым, которое каким-то невероятным образом стало вполне реальным настоящим.
Как бы там ни было, она снова произнесла его имя, на сей раз уже с утвердительной интонацией, вглядываясь в меня пристальнее некуда. А затем перешла на свистящий шепот:
– Но это невозможно! Тебе сейчас должно быть лет
Ее рука снова, теперь уже крепко, вцепилась в мое плечо, так что пальцы смяли материю. Она уставилась на эту свою руку, затем окинула взглядом чудесный костюм, в котором отец чувствовал себя как король. Лицо ее исказила гримаса узнавания, смешанная с ужасом и крайним недоумением.
Я так и не успел ничего сказать в ответ, прежде чем она отпустила мое плечо и, яростно встряхивая головой, почти бегом покинула помещение.
Неужели это «Онг-ри-и» адресовалось моему отцу? Неужели эта самая женщина некогда с любовью и предвкушением скользила рукой по материи этого самого костюма, когда они с отцом катили в черной коробке лондонского такси из театра в отель либо на званый ужин – великие, волшебные мгновения, сопровождаемые мыслью: как долго он пробудет с ней в этот свой европейский приезд? Потом его костюм и ее платье лежали рядышком на полу номера в «Браунз» или «Коннахте» – точь-в-точь как в красивых мелодрамах для полуночников, которые мы смотрим с мыслью: «Эх, вот бы мне такую жизнь!»
Я не могу быть совершенно уверен. Мне остается лишь предполагать. Но в последнее время я предаюсь куда более мрачным размышлениям, особенно когда, бодрствуя в полчетвертого утра, начинаю яснее постигать суть вещей. Если она действительно поверила, что той ночью в баре повстречалась с моим отцом – или пусть даже с другим Генри, которого знала и любила много-много лет назад, – тогда все прежние нормы, правила и представления об этом мире под конец ее долгой жизни оказались внезапно и бесповоротно разрушенными. Она вдруг столкнулась с одной из тех сакральных тайн, которых нам следует избегать, ибо они воистину чудовищны. Эти тайны подобны бессоннице, которая оставляет человека в безнадежном одиночестве посреди ночи, когда перед тобой до самого рассвета нет ничего, кроме теней и тишины.
Пареная репа
Кропик вкушал сэндвич с ливерной колбасой, когда на пороге возник этот юнец. Лет семнадцати, не более, и с отвратно-нахальной гримасой человека, вынужденного мириться со своим явным интеллектуальным превосходством над окружающими. Этакий умник – но уж никак не мудрец. Он вошел в распахнутую дверь и остановился посреди непритязательного офисного помещения: пара окон, два больших картотечных шкафа, две коричневые корзины для канцелярского мусора, два коричнево-зеленых металлических стола с многочисленными вмятинами и царапинами на крышках. На стене фотография ныне действующего президента Соединенных Штатов.
Юнец неторопливо огляделся, словно прикидывая, не купить ли это заведение разом со всеми потрохами.
Кропик тщательно вытер свой маленький круглый рот бумажной салфеткой,
– Наконец-то я вас нашел!
– Что ж, вам это удалось.
– Офигеть не встать! Ведь это место – почти что легенда, миф. И вот я здесь, в натуре здесь!
Кропик не одобрял подобной лексики, но воздержался от выражения недовольства. Рыжеволосый сквернослов. Жуткая комбинация. Чувствуя себя неловко, он перевел взгляд на остатки сэндвича. С ливерной колбасой и луком-бермудкой. Приготовить хороший сэндвич с ливерной колбасой – деяние невеликое, но зато каково удовольствие, получаемое при этом! Главный секрет заключается в выборе правильного сорта немецкой горчицы и в точно рассчитанной толщине луковых срезов…
– Да, мне это удалось. Недурно, да?
– Ну и как же вы нас нашли?
Юнец скрестил на груди руки и улыбнулся:
– У меня свои методы.
Излучаемое им самодовольство почти осязаемо заполнило собой комнату.
– Собственно говоря, наш номер есть в телефонной книге, вам достаточно было туда заглянуть. И еще с нами можно связаться по электронной почте, адрес указан в списке государственных учреждений. Да только не всем это приходит в голову.
Это замечание сбило с юнца спесь. Его волосы – как бы поточнее определить их жуткий цвет? Скорее оранжевый, чем красный, что-то вроде цвета моркови, слишком долго пролежавшей в холодильнике. Да, именно так: цвета увядшей моркови.
– На двери нет даже таблички и ничего вообще.
– Те, кто хочет нас найти, находят и без табличек. Мы государственное агентство, навести справки несложно.
– Я вас нашел.
Всегда и во всем дипломат, Кропик вежливо улыбнулся:
– В этом можете быть уверены.
Юнец как-то разом сник. Такое часто случалось с людьми, приходившими в этот офис. Кто-то был измотан до предела, кто-то взбешен, кто-то балансировал на грани истерики. И мало кто из посетителей бывал спокоен. Эти стены очень редко видели спокойных и уравновешенных людей, помимо Кропика и Аояги. Но оба они были сотрудниками агентства и посему в расчет не принимались.
– Я не помню свою мать. Она умерла, когда я был совсем маленьким.
Кропик поднялся из-за стола и проследовал через комнату до картотечного шкафа. В офисе он носил полузакрытые домашние туфли с верхом из шотландки, в достаточной степени походившие на уличную обувь – то есть это Кропик считал их в достаточной степени походящими на уличную обувь. На самом же деле он выглядел в них как старик, шлепающий по квартире в старых облезлых тапочках. Впрочем, он и был стариком, даже не думая скрывать собственный возраст. Этим он отличался от своего офисного напарника, Аояги, с его подкрашенными волосами и вычурным золотым амулетом на тоненькой дамской цепочке. Аояги все еще метил в стиляги – это архаичное словечко, до сей поры употребляемое Кропиком, само по себе указывало на то, как далеко в прошлом осталась пора его юности.