Занимательная история Георгия Золотова и ему подобных
Шрифт:
Вот процессия уже подошла к самому месту захоронения. Гоша видел, как красивый лакированный ящик с телом его отца захлопнули и стали опускать в яму. Потом нужно было кинуть горсть земли на крышку гроба.
Что бы это значило, как к этому было относиться? Непонятно… Георгий никогда ничего не бросал в своего отца и не мог понять, зачем он должен был это сделать сейчас, после его смерти. Ему все никак не удавалось осознать, что в земле сейчас только тело человека, а человека самого там уже нет – он умер; если бы там был человек, его бы не закапывали в землю. Во всяком случае, не эти люди, возможно, другие, но не эти…
В тот момент Гоша был на пике своей злости: он не мог плакать, не мог говорить, ярость просто затуманивала ему рассудок. И тогда он четко и ясно
На этом погребальная процессия была окончена, и все «гости» перешли в фазу «поминки» – это такое мероприятие, где на улице расставляют несколько очень длинных столов с лавками и выносят огромное количество еды: очень напоминает свадьбу, только цветовая гамма немного отличается. Хотя это как сказать – возможно, именно свадьба напоминает поминки, и там и там присутствуют грусть, печаль и еда…
Люда вечно бегала, стараясь всем угодить, за всем уследить, занимала себя как могла – не в ее характере было сидеть, жевать и плакать, для этого у них было предостаточно других личностей. Все горевали по-своему, кто-то даже выражал свою скорбь размышлениями о политике и восхвалениями космического успеха СССР, поддобривая свои рассказы отменным самогоном.
Звонкий хруст огурчиков, запах свежих пирожков никого не оставили равнодушными и под конец дня многие, пошатываясь, но уже не столь опечаленными, осознавшие в философских спорах, что все в этом мире бренно, и Людка справится, мальчишки ведь вон какие уже вымахали, расходились по домам. Высоцкий сделал свое дело, и его песни с надрывом тоже стали постепенно утихать.
5
Нужно сказать, что, пообещав самому себе привести свою семью к успеху, Георгий поставил перед собой действительно непростую задачу, возможно даже невыполнимую. 1978 год был особенно непростым, не сложнее 1979-го, но и не проще. Это время неопределенности – сложно было сыну простых рабочих из провинциального городка Павлограда в Украинской ССР определить, куда «ветер дует»: ведь всего через два года его родной процветающий СССР станет стремительно увядать, все, что он любил, станет ему недоступно. На улице ему рвали душу, говоря, что растет недовольство, говоря тихо-тихо. Все те люди и сами не знали, почему так тихо говорили о своих проблемах, отчего на тех, кто не сдержался и выкрикнул о своем бессилии, окружающие хором «шикали» – не знали, но чувствовали на инстинктивном уровне, ничего не спрашивая. Они верили в то, что это опасно. Опасно даже не быть тем, кто недоволен, но и просто находиться рядом.
А когда еще через пару лет открылась страшная тайна о существовании алкоголизма, проституции и наркомании, это повергло жителей планеты под названием СССР в шок. Кто они? Кто все эти отбросы общества, откуда? И после этого, возвращаясь домой, все вдруг замечали в местном дядьке Кольке не только дебошира и смешного, вечно качающегося бородача, но алкоголика – теперь он стал проблемой, его так и стали называть. И завидя издалека даму в красивейших, но вызывающих одеждах, никто не думал, что она странная или просто иностранка, все так и говорили – проститутка.
Вот так разные обыденные вещи и стали приобретать иные названия, например, распределение и равенство в продовольственном отношении стали называть дефицитом товаров, а мудрых, опытных государственных
Это лишь несколько примеров того, с чем пришлось столкнуться Людмиле, Гоше и всем им подобным. Но Гоша решил, он поклялся, перемены его не пугали, его пугала неизвестность и обязательность выбора, нужно было к кому-нибудь прильнуть, сам по себе он – никто. Проводя время в размышлениях, парень не терял времени: он занимался в училище и подавал большие надежды, мало того, вечерами подрабатывал грузчиком на железнодорожном вокзале, и иногда ему удавалось уволочь тот или иной товар – так делали все, но никто не считал себя вором. Если только кто-нибудь тебя поймал с поличным… ну а все остальное – это ловкость рук, помощь семье и все такое разное, несмотря на то что наказание за такую помощь могло быть достаточно внушительным и вполне способно было стать последним, что тебе довелось делать на воле в своей жизни. Это никого не могло остановить, все рабочие были заодно, рабочие люди и руководство в СССР – разные касты, они не пересекались. Так уж повелось с тех пор – грех не своровать. Знали ведь все, что рабочей силе перепадает несносно мало в сравнении с «верхушками», равенство – только теория. Только вот знание это блокировалось и окрашивалось в серые, темно-синие и коричневые цвета рабочей формы.
Гошу это не устраивало. Он уже не мог доверять всему, что слышал, и был твердо уверен, что если бы тогда его отцу предоставили достаточную помощь, он бы и по сей день был жив. Но ему, как прилежному комсомольцу, нужно было найти баланс между своим рвением что-то исправить и намертво вкрученной идеей развивать и воспевать родину. И пока Гоша проводил время в такого рода размышлениях, своим примером он старательно направлял на путь истинный своего младшего братика, только ставшего пионером. Но вот путь истинный Гоша понимал по-своему.
Так, за время своего обучения в инженерно-строительном училище парень обзавелся знакомствами – и здесь речь идет не об однокашниках, но в большей степени о руководительском составе. Все дело в том, что, подрабатывая на железнодорожном вокзале, молодой активист имел возможность часто и щедро благодарить свой состав за честную и самоотверженную работу во благо знаний. Благодарность зависела только от того, чем в тот или иной день был наполнен грузовой состав: то парами льняных брюк, то консервированными ананасами, а частенько можно было разжиться половиной мешка угля, алюминиевыми ведрами, удобрениями для овощей; до холодильников дело не дошло, но вот новеньким электроутюгом с функцией пара замдиректора порадовать удалось.
Как парень и обещал, семья его не голодала, хотя уровень жизни все еще был очень далек от совершенства. Мать ничего не могла поделать с предприимчивым мальчишкой, и в то же время она очень нуждалась в помощи и поддержке и прекрасно понимала, что одной ей не справиться, а также отчетливо видела изменения в старшем сыне после кончины отца. До этого Гоша и так был старший, но теперь он стал взрослый, говорил мало, делал много, шутки, дурачество, детство отошли на второй план.
Со временем Георгий становился все крепче, и ничто мужское не было ему чуждо – не мог он и не заприметить молодую девушку, помощницу контролера погрузочной станции, где он столь продуктивно трудился.
Маша… Было в ней что-то неподдельно женское, что-то притягательное, что-то явно плотское. Гоша долго боролся с собой – так ведь не положено – но каждый раз как только он приказывал себе сосредоточиться на чем-то и не думать о девчонках, перед его глазами сразу всплывал профиль девушки, обрамленный кудрявыми волосами цвета самой иссиня-черной смолы на Земле, униформа, которая так изощренно подчеркивала разницу в объеме талии и бедер, и удачно сложенные в средний рост изгибы молодого тела… Слегка надменный взгляд придавал ее образу тайну, которую невтерпеж, но хотелось услышать, узнать, потрогать…