Западня глобализации
Шрифт:
При валютной системе, которой постоянно угрожает опасность изменения в ту или иную сторону под давлением спекуляции, Европейский Союз не может двигаться ни взад, ни вперед. Любое изменение Маастрихтского плана, полагает Ганс Юрген Кобник, член центрального банковского совета Bundesbank, «повлекло бы безжалостное наказание со стороны рынков» [51]. «Крупные фонды, очевидно, уже выстроились у линии старта, готовые, как можно скорее, сделать выводы из того или иного изменения ситуации», — сообщила осведомленная «Франкфурте альгемайне цайтунг» в январе 1996 года. Возможное развитие событий представляется Полу Хэммету, лондонскому эксперту по рынку капиталов при Banque Parisbas, «довольно простым». Если введение единой валюты будет отложено, «то начнет действовать План Б: покупайте дойчмарки». Так экономический императив, а именно отсрочка урезания затрат на общественные
Потому-то Колю и его партнеру Шираку и не остается ничего другого, как держаться за свой проект евро. Весной 1998 года будет решено, кто присоединится к валютному союзу в 1999 году; все-де идет в соответствии с планом договора. Разумеется, подобные заверения, звучавшие из Бонна, Брюсселя и Парижа в первой половине 1996 года чуть ли не еженедельно, едва ли представляют собой что-то большее чем напускная бравада. По мере приближения решающей даты становится все более очевидным, что ни одна страна ЕС, кроме Люксембурга, не удовлетворит критериям вступления. Если же европланировщики все-таки зафиксируют в 1999 году курсы валют, то повторения драмы ЕВС 1992 года, причем в большем масштабе, не избежать. «Рыночные игроки будут испытывать это решение на прочность», — предсказал один франкфуртский /116/ банкир. «Если достаточно большое число людей с достаточно большими деньгами начнут думать, что EMU не состоится, — писал лондонский «Экономист», — они почти наверняка окажутся правы. Их прогноз сбудется сам собой» [52].
Налоги помогают маневрировать: налог Тобина
Из всего вышесказанного нетрудно сделать вывод, что правительства стран ЕС, затеяв безответственную игру с огнем, сознательно рискуют потерпеть еще одно сокрушительное поражение от рук торговцев валютой и клиентов их инвестиционных фондов. Если их валютный проект провалится, в проигрыше окажется не только европейская экономика. Вера в программу европейской интеграции будет утрачена очень надолго, и старый континент лишится более всего необходимой его нациям в эпоху глобализации способности к совместным действиям. Очевидно, что это путешествие в евротупик свидетельствует о поразительном невежестве ответственных за него политиков равно как и их контролеров в парламентах; их бессилие перед лицом финансовых рынков — это их собственный выбор. А ведь они могли бы обуздать разрушительную силу электронной армии дилеров, даже не возвращаясь к ушедшей в прошлое Бреттон-Вудсовской системе.
Соответствующий план был разработан американским экономистом, лауреатом Нобелевской премии Джеймсом Тобином в 1970-е годы. Уже тогда дерегулированный поток капитала с его внезапными изменениями направления и хаотическими колебаниями курсов валют причинял вред материальной экономике. Тобин предложил «подсыпать песку в механизмы чересчур эффективных международных финансовых рынков» и взимать со всех сделок с иностранной валютой налог в 1 процент [53]. Эта цифра может показаться малой, но она имела бы решающее значение. Прежде всего, игра на разнице процентных ставок между странами и рынками имела бы смысл лишь в исключительных случаях. Тогда для того, например, чтобы поменять низкодоходное капиталовложение в дойчмарках на более выгодные долларовые ценные бумаги, пришлось бы принимать в расчет выплату налоговым органам издержек в размере 2 процентов за конверсию марок в доллары и обратно. /117/ При трехмесячных инвестициях, которые в настоящее время являются совершенно обычным делом, это окупилось бы только в том невероятном случае, если бы разница (в пересчете на год) между ставками процента в Германии и США равнялась 8 процентам. Если бы инвестор захотел оставить деньги на более долгий срок, это, конечно, принесло бы большую прибыль, но было бы сопряжено с более высоким риском того, что разница процентов, а следовательно, и цена инвестиции за это время уменьшатся.
Преимущество плана Тобина для реальной экономики достаточно очевидно. Сразу же по его принятии центральные банки снова оказались бы в состоянии управлять процентной ставкой на своем национальном рынке способом, соответствующим экономической ситуации в стране. Например, в случае спада в Европе при одновременном буме в Соединенных Штатах европейцы могли бы давать деньги взаймы на целых 8
Конечно, «налог Тобина», названный так по имени изобретателя, не позволил бы правительствам устанавливать обменные курсы по своему усмотрению. Но это было бы и неразумно. Если экономики развиваются по-разному, их валютные паритеты также должны иметь возможность меняться. Тем не менее масштаб спекуляций уменьшился бы радикально, и изменение обменных курсов больше соответствовало бы реальным или, на профессиональном жаргоне, «фундаментальным» экономическим данным. В то же время центральные банки вновь смогли бы выполнять свою изначальную функцию — стабилизировать курсы валют. Их интервенционные покупки, освобожденные от налогообложения, снова имели бы вес, поскольку внутри системы перемещалось бы гораздо меньше ликвидного капитала.
Не последним аргументом в пользу налога Тобина на сделки с валютой являются дополнительные поступления в государственную казну. Эксперты подсчитали, что, даже если бы данный налог сократил оборот на две трети, прибыль от его введения в целом по миру составила бы от 150 до 720 миллиардов долларов [54]. Облегчение почувствовали бы не только перенапряженные бюджеты; это был бы «налог на Уолл-стрит и, в виде исключения, не на Мэйн-стрит {Читай: не на непривилегированное большинство (дословно: «не на главную улицу»). — Прим. ред.}», пишет профессор /118/ экономики Бременского университета Йорг Хуфшмид [55]. Имело бы место хотя бы частичное уменьшение сумм, укрываемых от налогообложения финансовой индустрией.
За долгие годы не было выдвинуто ни одного теоретического или политического довода против предложения Тобина, который стоило бы принимать всерьез. Действительно, оно «теоретически безупречно», считает Ганс-Гельмут Котц, главный экономист Girozentrale, центрального сберегательного учреждения Германии. Но в этой простой схеме есть один очевидный изъян: те, чьим интересам она угрожает, решительно настроены против нее и, как и в случае с обычными налогами, стравливают народы мира друг с другом. Котц:
«Нью-Йорк и Лондон всегда будут этому препятствовать» [56]. Если бы остался хоть один крупный финансовый центр, свободный от этого налога, торговцы валютой слетелись бы туда как мухи на мед. И даже если бы все страны «большой семерки» ввели у себя налог Тобина, ничто не помешало бы финансовому сектору формально переместить свой бизнес в оффшорные филиалы от Каймановых островов до Сингапура и тем самым свести на нет предполагаемый ограничительный эффект. Поэтому такой налог на валютные операции «запрограммирован на провал», радостно предсказывает один экономист из Deutsche Bank [57]. Один его американский коллега угрожающе расставил все точки над «и». Если государство начнет вмешиваться в торговлю, сказал он, «мы перенесем наши штаб-квартиры на корабли, плавающие посреди океана» [58].
До сих пор правительства повсюду пасовали перед этой логикой. Законопроект о введении налога Тобина был уже дважды провален в Конгрессе США. Министерство финансов Германии, измученное миллиардными дырами в бюджете, тоже безропотно глотает угрозы финансовых дилеров. Оправдывая отсутствие фискальной борьбы со спекулянтами, министр иностранных дел Юрген Штарк говорит, что предложение Тобина «сегодня уже неприменимо». Оно сработало бы только в том случае, «если бы его приняли все 190 государств мира» [59]. Та или иная разумная схема, призванная «ограничить экономически вредную неуравновешенность валютных рынков, будет похоронена не потому, что она технически невозможна, а только из-за того, что она противоречит интересам банковского сектора», подводит итог Хуфшмид. /119/
Впрочем, даже такой налог на сделки не приведет к обузданию непокорной финансовой индустрии до тех пор, пока государства конкурируют друг с другом за рабочие места и капитал. Но это не означает, что отдельные страны и тем более Европейский Союз должны сидеть сложа руки. Сам Тобин в новом исследовании, опубликованном летом 1995 года, советует им действовать своими силами [60], для чего им пришлось бы сделать лишь еще один шаг — взимать дополнительный налог с займов в своей валюте, предоставляемых зарубежным учреждениям, включая иностранные отделения местных банков. Уклониться от этого налога было бы невозможно. Те, кто хочет спекулировать против франка, должны сперва купить франки. Даже если бы они заказали их в каком-нибудь банке Нью-Йорка или Сингапура, тому все равно пришлось бы рефинансировать себя из банков Франции, которые, в свою очередь, имели бы право облагать своих клиентов дополнительным налогом.