Западня на сцене
Шрифт:
Маркус набирал нужный ему номер, а она принялась бессмысленно переставлять стоявшие на курительном столике предметы. Хотя могла бы подобрать валявшиеся повсюду игрушки Биргит.
— Говорит капитан Маркус. Мой коллега еще у вас? Да! Попросите, пожалуйста, его к телефону… Разумеется, можете жаловаться… Да… Благодарю. — Он взглянул на Клаудиу и шепотом ответил на ее немой вопрос: — Вондри.
Клаудиа присела, но через секунду снова встала, принесла пепельницу и сигареты. Без всякой видимой причины ощутила вдруг необъяснимую досаду, раздражение.
— Что
Последовал подробный рассказ, который Маркус выслушал, не изменившись в лице.
— Я слышал, — прервал Маркус, — будто он строит за городом бунгало… Что?.. Вам это было известно… И что?.. — Он недовольно покачал головой. — Ладно, тогда заканчивайте. Встретимся со всеми интересующими нас персонами завтра в девять утра в управлении. Да, и Крибель тоже! — Он забарабанил кончиками пальцев по секретеру, кивнул: — Это правильно, жаль малышку. Это был настоящий шок для нее. Благодарю. Всего хорошего…
Клаудиа с таким напряжением вслушивалась в обрывки разговора, пытаясь понять, о чем идет речь, что вздрогнула, когда Маркус положил трубку.
— На Вечорека напали вторично, — объяснил он. — Он появился в театре, забежал за новогодним подарком для невесты. И вот уже примерно два часа как он на операционном столе. Профессор к телефону не подходит. Нам остается только ждать и надеяться.
— Какой ужас, неужели этому конца не будет? — Клаудиа прикусила сустав пальца, чтобы не расплакаться. — Сначала Эберхард, теперь осветитель. Кто этот человек, у которого поднялась рука?.. И почему?..
— Это мы скоро узнаем… А сейчас успокойся… прошу тебя, сядь! Скажи, ты после полудня была дома?
— Да, нарядила елку, прибрала в квартире. Пусть ребенок хоть на Рождество порадуется. — Она подняла на него глаза, наморщила лоб. — Но почему ты спрашиваешь?
— Клаудиа, я должен расследовать дело об убийстве… а, может быть, о двух разных убийствах. Мы обязаны знать, где в определенное время находился каждый член труппы. Хотя… — Он силился улыбнуться. — В данном случае в алиби никакой необходимости нет. Но ты можешь помочь нам! Кто подтвердит, что ты все время после обеда провела дома?
— Народу здесь побывало множество… и коллеги из театра, и соседи по дому с выражением соболезнования… Это общее желание посочувствовать и помочь мне уже действует на нервы.
— Будь благодарна людям!..
— Так что тебе еще нужно? — оборвала она его.
— Побеседовать с тобой. О Вестхаузене, например.
— Ах, о нем, — она сразу поскучнела. — Бедолага он, судьба обошлась с ним не слишком-то милосердно. Сначала лишила любимого дела, а потом — жены.
— Знаю, знаю. Известно мне и то, что человек он слабый, безвольный, легко поддающийся влиянию, вконец издерганный… Но какого ты лично мнения о нем? Не было ли каких-нибудь странностей в его поведении, особенно в самое последнее время?
Она пожала плечами, подняв голову, посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Ты ведь не считаешь, что…
— Нет, нет… А ты, как ты считаешь — способен он убить человека?
— Ни в коем
Сама не зная почему, она умолкла, и краска начала понемногу заливать ее бледные щеки. Как Кристиан смотрит на нее! Неужели она сказала какую-то глупость? Она почувствовала, как все лицо горит.
— Почему ты не продолжаешь?
Нет, наверное, она ошиблась. Голос у него совершенно спокойный, ровный. Она обиженно поджала губы.
— Так в чем же дело?
— Просто я хотела сказать, что Вестхаузен простил бы Эльке все на свете, лишь бы она ушла от Вондри.
— Согласен! Но что, к примеру, мог предпринять он сам, чтобы их разлучить?
— Я тебя не понимаю.
— Ну, ты ведь сама заговорила об этом.
— Ничего определенного я не подразумевала.
— Вот как… — Маркус вздохнул. Вид у него был разочарованный. — Выходит, ничего особенного за Вестхаузеном в последнее время не наблюдалось?
— Не совсем так. — Она закурила. — Я полагала, как и большинство из нашей труппы, будто Вестхаузену об отношениях его жены с Вондри ничего не известно. Вчера, после обсуждения репетиции, когда я шла через сцену, меня обогнал Вондри. А Вестхаузен, стоявший у ассистентского пульта, посмотрел ему вслед с таким видом… с такой ненавистью и презрением, что мне сделалось не по себе. И лишь потом, на лестнице, я отчетливо поняла: Вестхаузен все знает.
— Да, верно, — кивнул Маркус. — По некоторым данным, он даже тайком выслеживал ее. Кстати, раз мы упомянули о Вондри, скажи, какого ты о нем мнения?
— Это вопрос посложнее, — Клаудиа несколько расслабилась. — Лично мы с ним практически незнакомы — разве что сидели рядом на банкетах после премьер или загородных экскурсиях труппы. Даже во время перерывов в репетициях редко общались. Он предпочитал балерин. Сам понимаешь, в театре без сплетен не обходится. Поговаривали, будто он спекулировал антиквариатом и редкими автомобилями, так называемыми «олдтаймерами». Какие-то делишки у него с осветителем Крибелем. Ходят слухи, будто тот помогает Вондри строить бунгало — и не только в качестве электрика. — Глубоко затянувшись несколько раз, загасила сигарету в пепельнице. — Ты ведь об этом бунгало упоминал по телефону?
— Что это значит — «не только в качестве электрика»?
— Стройматериалы!
— Из театра?
— Так утверждают — хотя никто их за руку не схватил.
А что, если Вечорек что-то такое заметил, и поэтому…
— Тебе бы криминалистом стать, — похвалил Маркус. — Мы тоже так подумали. — Пододвинув стул поближе, он сел на него верхом, склонил голову набок. — Как ты считаешь, Вондри умен?
— Не сказала бы. Скорее ловок, по-крестьянски хитер и дьявольски тщеславен. Мы часто подшучиваем над ним. Например, когда ему на примерку костюма требуется больше времени, чем любой из нас, женщин. И как же он потом щеголяет в этих новых одеяниях — мир, мол, не видел подобного красавца!