Западня на сцене

Шерфлинг Герхард

— Все в порядке, — сообщил поджидавший его в конце коридора лейтенант Краус. — В нашем распоряжении шесть сотрудников. Двое — в партере и по два в первом и втором ярусах. Мы их рассадили так, что все выходы будут под наблюдением.

— Сколько патрульных машин? — спросил Маркус, довольный тем, что может заняться конкретными вопросами.

— Три. Одна — в конце Театрального переулка, другая — на Ярмарочной площади, и третья — на кольце.

— Отлично. На такую помощь я даже не рассчитывал. Есть у вас для меня «уоки-токи»?

— Да. Вот!

Вы всерьез считаете, что сегодня что-то произойдет?

— Как знать, — неопределенно ответил Маркус. — Мы, во всяком случае, обязаны быть готовыми ко всему.

— Черт, кажется, вызывают, — тихонько выругался Краус и, включив прибор, приложил его к уху. — Это Штегеман, — громко сообщил он. — Вондри сидит за кулисами и явно нервничает. А Кречмар наблюдает за ним с противоположной стороны сцены, тоже из-за кулис.

— Вондри разговаривал с Крибелем? — так же громко спросил Маркус. — Из-за музыки ничего не слышно.

Краус запросил Штегемана и вскоре доложил:

— Нет, они не встречались.

— Где Штегеман сейчас находится?

— На той галерее, что над мостиком осветителей.

— Пусть остается наверху и ни на секунду не спускает глаз с Вондри. Когда тенор оставит сцену, за ним проследим мы.

Краус закончил разговор и опустил «уоки-токи» в широкий карман кожаной куртки.

— А теперь что?..

— Найдите место, откуда вы сравнительно незаметно смогли бы наблюдать за гримерной Вондри и репетиторской. Криминальмейстер Позер контролирует коридор на режиссерской стороне и до самой задней сцены. А я… — Маркус в нерешительности взглянул на железную дверь, за которой был ход в зрительный зал, — …я пока что останусь здесь.

Спектакль шел полным ходом. Маркус некоторое время наблюдал за действием, устроившись на диванчике в глубине режиссерской ложи — крайней справа у сцены. Он был слишком возбужден, чтобы из наблюдателя превратиться в зрителя. Ну, может быть, за исключением тех двух сцен, в которых была занята Клаудиа. И все же он сумел оценить, сколь велика разница между генеральной репетицией и сегодняшней премьерой. Исполнителей словно подменили — или они кожу сменили. Его буквально поразил Вондри: он сумел сыграть Гофмана таким восхитительным, неотразимым фантазером.

Примерно минут за пятнадцать до антракта Маркус оставил ложу и вернулся за кулисы. Ему не терпелось убедиться, на своем ли месте Позер. Почти все зависело сейчас от того, чтобы тенор постоянно был под наблюдением. Криминальмейстер сидел на высоких подмостках в самом темном углу сцены. Маркус прошел бы мимо, если бы Позер не обнаружил себя свистящим шепотом:

— Поднимайтесь ко мне наверх. Отсюда отличный обзор.

— Где Вондри? — первым делом спросил Маркус, усаживаясь с ним рядом на неоструганную доску.

Ему пришлось для начала привыкнуть к своеобразному освещению — «точечные» прожекторы оставляли большую часть сцены во тьме.

— Сейчас он по ходу действия не занят и стоит вон там, за левой кулисой, рядом с суфлершей.

— Да, теперь я тоже

вижу.

Его взгляд остановился на ассистенте режиссера. Вестхаузен склонился над пультом, углубившись в лежавший перед ним клавир. Вид у него был странный, отсутствующий, его, казалось, вовсе не касалось происходящее на сцене.

— О Вечореке ничего не слышно? Как он там?

— Операцию он перенес как будто хорошо, но в сознание не приходил.

Вестхаузен словно замер, уставившись в страницы клавира. Маркус хотел было пошутить по этому поводу, как вдруг под ними, ругаясь почем зря и размахивая руками, появился и тут же скрылся тенор-буффо Гюльцов.

— Ой-ой! Что это с ним? — удивился Позер.

— А вот мы сейчас это и выясним! — Маркус спрыгнул с подмостков.

Когда он свернул в боковой проход, который вел прямо к пульту ассистента, то увидел Гюльцова, стоявшего перед Вестхаузеном и что-то возбужденно говорившего. Через минуту Гюльцов уже двигался в обратном направлении, ловко минуя ловушки из проводов. Маркус словно случайно преградил ему путь. Ассистент бросил взгляд в их сторону, пожал плечами и склонился над своими нотами.

— И даже признаться не желает, — с возмущением проговорил тенор. — Хотя у меня полно свидетелей, что он меня не вызывал.

— Что он вас?..

— Ну, не вызвал на сцену… И когда — в день премьеры! — возмущению Гюльцова не было, кажется, предела. — Если бы я не слушал спектакль по динамику, тут бы все полетело кувырком.

— А вы, простите, не преувеличиваете?

— Ну, знаете ли! Слышите музыку? Значит, все в порядке — проехало! А ведь не появись я на сцене вовремя, наш бас просто наложил бы в штаны — не подай ему нужную реплику, он рта не откроет от страха.

— А что, часто Вестхаузен бывает столь забывчив? — улыбнулся Маркус.

— В том-то и дело, обычно на него можно положиться, как на каменную гору. А разошелся я так потому, что он из упрямства все отрицает.

Гюльцов исчез в полутьме коридора. Маркус подождал, пока за ним закрылась дверь, и быстро поднялся по железной лестнице на первую галерею.

По какой причине Вестхаузен ведет себя до такой степени опрометчиво? Стоит, как изваяние, забывает о своих прямых обязанностях…

— Т-с-с-с… — прозвучало откуда-то сверху, и Маркус замер.

Подняв глаза, узнал обер-лейтенанта Штегемана, перегнувшегося через перила.

— Что случилось? — спросил он шепотом.

— Сейчас я к вам поднимусь!

На это потребовались считанные секунды.

— Ума не приложу, что стряслось с Вестхаузеном? Надо попытаться выяснить, почему он сегодня сам не свой.

— Я это тоже заметил, — согласился Штегеман. — С моего места можно заглянуть ему, так сказать, через плечо. Он часто не вовремя перелистывает страницы, не поспевает за ходом спектакля. А все почему? Потому что все время поглядывает на несколько машинописных страниц. Если я не ошибаюсь, они не скреплены даже скрепкой и лежат в самом клавире, где-то вначале.