Запах цветущего кедра
Шрифт:
Лодку медленно сносило течением в сторону курьи, вместе с пойменным мусором, и можно было доплыть без мотора, однако лай кавказца и отчётливый стук топора подстегнули. Стас выгреб на глубину и дёрнул шнур стартёра. Пройти на моторе удалось только до затопленной прибрежной дороги, которая оказалась забитой мусором. Он взялся за шест и тут увидел среди топляков и прочего пойменного сора полузатопленный облас Христофора! Изловчившись, поймал его за носовую ручку, подтащил и вылил воду — совершенно целый, хоть бы трещина. А ведь даже летал, поднятый струёй воздуха из-под вертолёта!
И
Когда же он пробился сквозь кустарник и несомый сор к курье, почти сразу увидел ещё один облас, причаленный к острову как раз на том месте, где прошлой ночью стояла его лодка. Чуть выше, на берегу, дымился костерок, и неясная человеческая фигура мельтешила возле поваленного кедра. Рассохин резко переложил румпель и подчалил. Амазонка спала на донной решётке, теперь уже рядом с утопленницей.
Дамиан рубил павший сухостойный кедр: вероятно, готовил дрова. На берегу возле костра с таганком хлопотала его жена, и было ощущение, будто они здесь уже давно, самоуглублённо заняты своим делом, невзирая на то, что творится вокруг.
Смиренный кавказец сидел на привязи и старательно обгладывал кость — прикормили.
И больше никого!
— Где Лиза? — спросил он, прислушиваясь к собственному очужевшему голосу, и выскочил на берег.
— Отстали они, — как-то обыденно отозвалась жена молчуна и глянула из-под руки вдоль старицы. — Супротив стрежи гребут.
Рассохин посмотрел в ту же сторону: из-за поворота и в самом деле выплывали два обласа! Шли борт о борт, но ещё далеко. Посверкивали вёсла, серебристая солнечная рябь на воде мешала рассмотреть, к тому же разгулявшийся над водой ветер выбивал слёзы. Течение на старице было таким, что шевелились и дрожали затопленные кусты, вода скатывалась в Карагач и сносила весь мусор, скопленный в пойме за несколько лет. Казалось, что обласа стоят на месте, лавируя между останками всплывшего колодника и графичных сгустков легковесного хлама.
Амазонка проснулась, отползла от утопленницы и теперь недоумённо вертела головой.
— Что?.. Мы где?
Стас снова заскочил в лодку, ринулся к мотору, но на глаза угодил свёрток с телом — знак преследующего проклятия! Он поплотнее завернул одеяло, взял на руки совсем размягший, обвисающий труп и вынес на берег. Огляделся, куда бы положить, нашёл место под крайним кедром. Жена молчуна лишь на мгновение оторвалась от костра, но сам он подошёл с тонким ивовым хлыстом, деловито измерил длину тела, затем прикинул ширину плеч и преспокойно удалился. Оказалось, что мастерил колоду, словно заведомо зная, что Рассохин привезёт утопленницу.
Анжела пугливо выглядывала из лодки, скрываясь за носовой переборкой. Стас выбросил рыбу на берег, оттолкнулся и запустил мотор. К обласам на середине курьи он подкрадывался, будто к диким уткам, опасаясь спугнуть, и всё же, налетев на топляк, сорвал шпонку гребного винта. Чинить не стал, заскочил на носовую площадку
Навстречу плыли четверо, но рассмотреть можно было лишь одного — молодого рыжебородого парня, в долблёнке которого кто-то ещё лежал на дне. Во втором обласе две женские фигуры перекрывали друг друга: одна сидела на корме и гребла, вторая — посередине и спиной вперёд.
Когда расстояние сократилось до нескольких саженей, гребцы дружно положили весла и лодки понесло к устью старицы. Рассохин стоял и пытался рассмотреть и узнать хоть кого-нибудь из этой четвёрки, однако не успевал смаргивать слёзы.
И узнал не глазами — ушами: над рекой раскатился громкий чих, откликнувшийся эхом в кедровнике.
17
Жёлтый мотоцикл, появившись на берегу, мгновенно спугнул Сорокина. Вячеслав тоже на всякий случай отступил за ближайший тополь, однако разглядел Бурнашова в коляске! За рулём же был небритый мужик в зелёной фуфайке, однако в милицейской фуражке и с автоматом за спиной. Они остановились возле самоходки, разом исчезли в её ржавом чреве, и было понятно, кого ищут. Колюжный тем временем зашёл с другой стороны баржи и явился неожиданно, когда приехавшие выскочили из самоходки.
— Этот, что ли? — как-то равнодушно спросил мужик. — Ну, что я говорил?
Его небритое лицо перечёркивали глубокие и характерные царапины от женских когтей.
— Наконец-то! — обрадовался Бурнашов. — Осталось Александру найти. Не видел?
— Ночью видел возле милиции. А ты под конвоем?
— Каким конвоем? Меня выпустили! Даже Галицыных. И ещё извинились... А вот тебя — не знаю. Суматоха была... Но в милиции вещи твои вернули.
И сунул в руки пакет. Вячеслав перетряс его — всё на месте, даже шнурки от кроссовок, но фотографии Евдокии не было.
Он попытался вставить хотя бы брючный ремень в джинсы, Бурнашов заторопил:
— Давай всё на ходу, некогда. Улетаем!
— Куда?
— На Гнилую Прорву! Геликоптер под парами. Только Сашеньку найдём!
— И взлёт разрешат?
— Сейчас всё разрешат!
— С чего вдруг такое счастье привалило?
— Несчастье привалило, — сник Кирилл Петрович. — Там у Рассохина ЧП. Галицын спрятал женщин из лагеря, отвёз на остров, а его затопило! Всё остальное — по дороге!
Мужик в милицейской фуражке придирчиво и сокрушённо рассматривал своё лицо в треснутое зеркальце заднего вида. Царапины источали сукровицу.
— Это кто такой? — шёпотом спросил Колюжный.
— Знакомься: Гохман, Фридрих, — Бурнашов сел в коляску. — По-нашему — Фёдор, участковый. Он Стаса знает, вместе на Карагаче были. Вечером прилетел и попал под раздачу. С нами летит.
Участковый даже не кивнул, словно и не слышал.— Распутин где? — спросил Колюжный.
— Какой... Распутин?