Записки авиатора
Шрифт:
Но вот все готово. Люди на местах, моторы работают. Впереди самолета прицеплен трактор, чтобы быстрее сдвинуть тяжелую машину с места. Дана команда тянуть нас вперед. Моторам прибавили оборотов. Мы тронулись с места и тяжело пошли своим ходом. Трактор на ходу отцепили. Мы рулили на старт самостоятельно.
Наш корабль сильно перегружен. Вместо положенных 22 тонн вес его достигал почти 25 тонн. Были серьезные опасения: оторвемся ли мы вообще и не развалится ли машина еще на разбеге? Эта мысль беспокоила не только нас, но и всех, кто оставался на земле. [75]
На южной стороне аэродрома мы развернулись против ветра.
–
– крикнул Водопьянов.
Моторы загудели, и самолет побежал под уклон в северо-западном направлении. Машина медленно набирала скорость. Из всех моторов выжата полная мощность. Винты ревели, рассекая морозный воздух. Десятки метров оставались позади. Уклон увеличился. Я внимательно наблюдал за указателем скорости. Стрелка не переходила за шестьдесят километров. Для отрыва надо не меньше ста. Мы уже поравнялись с нашим домиком. Быстро промелькнули маленький домик, палатка с радиопеленгатором, одинокая мачта и группы людей, напряженно наблюдавших за нашим необычайно тяжелым стартом.
С увеличением уклона увеличилась и скорость. Стрелка дрогнула, подошла к семидесяти. Затем медленно, словно на ощупь, пошла выше, подползла к восьмидесяти и, наконец, к девяноста. Машина как бы почувствовала некоторое облегчение, мягко оторвалась от снега и повисла в воздухе.
Летим.
Корабль медленно набирал высоту по прямой. На высоте четырехсот метров мы осторожно развернулись налево. Машина продолжала тяжело лезть вверх. Еще поворот налево, такой же осторожный, с таким же малым креном, и мы, наконец, зашли южнее зимовки. За это время я несколько раз очень точно произвел измерения и рассчитал навигационные элементы пути. Когда машина поравнялась с зимовкой, поставил компасы на истинный север, и мы пустились в знаменательный путь, к полюсу.
14. Незабываемый полет
Остров Рудольфа быстро скрывался. Внизу плавали мелкие льдины, между которыми порой виднелось свободное ото льда море.
В моей кабине находился Шмидт. Он сидел сосредоточенный, строгий, но спокойный и уверенный. За штурвалом - Водопьянов. Машину держать надо очень точно. Особенно направление и скорость. Иначе мы не сможем выйти на полюс, как бы тщательны ни были расчеты. Об этом договорились с Водопьяновым еще до полета. И сейчас [76] он сидит и смотрит только вперед - на компас и на указатель скорости. Я показываю ему на стрелку компаса, которая гуляет больше, чем положено.
– Сейчас, сейчас, - кивает он головой. Я вижу, что он напрягает все усилия, чтобы удержать машину на курсе. Стрелка как будто становится на место. В это время пошла гулять стрелка указателя скорости. Я указываю ему на нее. Он опять кивает головой и принимается успокаивать стрелку. Машина ходко идет вперед.
Я гляжу на наших «пассажиров» и членов экипажа: Бассейна, Петенина, Морозова, Папанина, Кренкеля, Иванова. Все они серьезны, строги и сосредоточены. Всеми владеет одна мысль: как бы что не помешало благополучно достигнуть цели! Один только кинооператор Трояновский, в отличие от всех, не сидит на месте и бросается от окошка к окошку. Ему нужно заснять дикие, никем еще не виданные, замечательной красоты панорамы Ледовитого океана. В воздухе тихо. Встречный ветер несколько убавляет нашу скорость.
Но уже через полчаса полета сверху наплывает тонкий слой облаков.
Идем ниже облаков. Остров Рудольфа давно скрылся. Скрылась последняя северная земля. Под нами простирается холодный океан.
Еще час - и обстановка резко меняется. Впереди под нами расстилается огромный массив облаков, спускающихся до самого моря. Грозной стеной встают они, преграждая путь. Низом пройти нельзя.
– Давай наверх!
– кричу Водопьянову.
Нагруженная машина медленно, но упорно набирает высоту. Все выше, выше. Наконец, цепляясь лыжами за верхнюю облачную кромку, выходим за облака. Снова показалось солнце. Тороплюсь произвести наблюдения, так как впереди и выше нас - второй сплошной слой облаков, [77] который вот-вот закроет солнце. Перелезть через него мы, повидимому, будем не в состоянии.
Так оно и вышло. Теперь мы уже шли между двумя слоями облаков, по облачному коридору, который становился все уже и уже. Казалось, вот-вот облака сойдутся совсем, и мы упремся в невидимую облачную мглу, пробить которую нам не удастся.
Обстановка становилась серьезной. Солнца давно не видно. Неожиданно прекратилась работа радиомаяка.
В слуховые трубки слышались мощные разряды. Ничего не остается, как переключаться и вести корабль по обычным магнитным компасам. Как они работают здесь? Кто может ответить на это? Но ничего иного не остается. На всякий случай запускаю гироскопические приборы.
Огромные хлопья облаков мелькают около крыла. Что там внизу, под нами? Есть ли ледяные поляны, на которые можно сесть, или попрежнему только маленькие льдины и огромные разводья? Напрягая все внимание, стараюсь провести корабль точнее. Это трудно, когда не видно ни солнца, ни поверхности земли. Мы идем, четко выдерживая заранее рассчитанный курс. Как нужно сейчас солнце! Достаточно выглянуть ему на минуту, и сразу стало бы легче.
5 часов 04 минуты. В облачное окно измеряю высоту на мгновение показавшегося солнца, произвожу расчеты. Мы дошли до 85°51' северной широты и 58° восточной долготы. Это окно в облаках было отдушиной, которая дала возможность определить наше место. И опять потянулись бесконечные облака - сверху, снизу, впереди.
Вдруг замечаю, что винт левого среднего мотора дает несколько меньшие обороты. Выхожу из своей рубки. Что такое? Картина подозрительная.
Механики то и дело снуют в левое крыло, суетятся на ходу, что-то кричат друг другу на ухо. Лица озабоченные. Прохожу мимо приборной доски. Чтобы не дать заметить мое беспокойство, незаметно бросаю взгляд на приборы. Давление масла в порядке, температура тоже, температура воды также не вызывает сомнений. Лишь у одного среднего левого мотора температура слегка повышена. Мимо меня, в крыло с ведром в руках быстро проскользнул Морозов. Еще через несколько минут все из того же крыла, согнувшись, выбежал юркий Петенин. В руках он держал мокрую тряпку. [78]