Записки бывшего милиционера

Скляров Эдуард Львович

После ухода в 1986 году В. В. Федорчука с должности министра по 2004 год, когда на этот пост пришёл Р. Г. Нургалиев, то есть за восемнадцать лет, министрами внутренних дел побывало одиннадцать человек, в среднем по полтора года на каждого. Причём многие из них в системе оказались абсолютно случайными людьми (строители, электронщики и т. п.). Конечно, такой чехардой ведомство было доведено до предела, а нищета подразделений и органов внутренних дел на местах, невыдача зарплаты, копеечной по размеру, довели систему до развала. Абсолютное большинство профессионалов вынуждены были уйти сами или их «ушли» из системы, и немалая их часть укрепила собой криминалитет. Дело дошло до того, что работники милиции «наряжались» кто во что горазд, какую только форму они не надевали! Массовое беззаконие со стороны работников милиции в этот период стало никем не пресекаемой системой. Чего стоят только одни (так

называемые в народе) «маски-шоу». Отряды милиции — о чём можно было только догадываться — в масках, без каких-либо опознавательных и идентифицирующих признаков под видом милицейских мероприятий — а на самом деле, как правило, для выполнения заказов различных «авторитетов» — врывались в нужное им место, всё и вся громили, избивали людей и, захватив пару человек и мешки с документами, отбывали восвояси. И никакими способами потом невозможно было установить, кто, откуда и зачем были эти люди, кто из них нанёс увечье безвинному человеку и причинил материальный ущерб. И всё это совершалось с молчаливого одобрения прокуратуры, которая в этот же период просто потеряла своё лицо и, мне кажется, до сих пор его не обрела в надлежащем виде. Даже сейчас, десятилетия спустя, обоснованно появляются сомнения в её целевом предназначении, но создаётся впечатление, что существует она только затем, чтобы выполнять поручения президента, а на местах — начальников рангом пониже. Во всяком случае, свою основную функцию — тотальный независимый надзор за соблюдением законности — она не выполняет.

Всё это, по сути, происходило в период моего депутатства и последующего увольнения из милиции. И за всем этим я наблюдал уже как бы со стороны.

Но вернёмся к моей милицейской работе в качестве начальника отдела ООП областного УВД.

Довольно сложно складывались мои рабочие отношения с руководителями других служб. Многих я хорошо знал — и они меня тоже — ещё в мою бытность в качестве начальника отделения боевой и служебной подготовки УВД. А с некоторыми пришлось знакомиться и устанавливать контакт, так как на должности руководителей они были назначены из органов внутренних дел районов и городов области, а часть — даже из других регионов страны. С абсолютным большинством отношения стали дружественными, хотя до совместного чаепития дело не доходило, чему виной была удалённость моего отдела от основного здания УВД на улице Энгельса (ныне ул. Воскресенская), в котором размещались все основные службы. А отдел ООП располагался на птичьих правах в здании вневедомственной охраны на проспекте Ломоносова, 201.

Правда, трения с коллегами иногда возникали из-за того, что отдел ООП разрабатывал планы по усилению охраны общественного порядка при проведении каких-либо массовых мероприятий или при осложнении оперативной обстановки и вынужден был привлекать к участию в этих мероприятиях, по своей линии, личный состав других отделов и управлений, что, конечно, вызывало недовольство их руководителей. Но в конечном итоге мы находили общий язык, и проблемы утрясались.

В данном аспекте считаю просто необходимым остановиться на описании некоторых лиц из числа руководящего состава УВД, в частности М. М. Коверзнева, который хорошо знал оперативную и следственную работу, но, несмотря на свой возраст и большой милицейский стаж, совершенно не разбирался в некоторых вопросах. Ему ничего не стоило обрушиться на отдел ООП за то, что пьяный старшина из Плесецкого райотдела заснул на вокзале и у него украли шапку и бронежилет. Коверзнев был просто ошарашен, когда я ему объяснил, что старшины райотделов — это по линии хозяйственного отдела, что форменная шапка, а тем более бронежилет как спецсредство — это опять-таки по линии ХОЗО и его службы вооружения. Для непосвящённых поясняю, что старшина райотдела — это должность (то есть слово «старшина» не только звание, как думают многие). И таких примеров сотни. Создавалось впечатление, что он хронически страдал комплексом вины за все ЧП, которые происходили в милицейской среде. А вину свалить можно было только на подчинённый ему отдел ООП, не на отдел же ГАИ, который тоже ему подчинялся. И вместо того, чтобы хоть попробовать в чём-то разобраться — что произошло и какой службы это касается, — он просто хватал телефонную трубку, набирал номер отдела ООП и начинал орать в трубку свои претензии.

Из-за его некомпетентности и злонравности от него в любой момент можно было ждать любой очередной грязи, и не только по службе. 8 августа 1982 года в дежурную часть УВД обратилась женщина с жалобой о том, что уже два года её терроризирует по телефону мужчина-аноним, который или молча дышит в трубку, или обливает её всякими гадостями. Попросила помочь ей. Дежурные рьяно взялись за поимку этого типа. В субботу им с телефонной станции сообщили,

что звонки женщине идут с телефона, установленного в квартире нашего дорогого, уважаемого члена КПСС, славного руководителя и т. д. и т. п., полковника милиции Михаила Михайловича Коверзнева. Дежурные, услышав это, опешили и долго приходили в себя. Наконец, не веря в услышанное, осторожно сообщили об этом Коверзневу. В ответ вылился поток брани и угрозы, что он со всеми разберётся. Однако в воскресенье в УВД на селекторное совещание Коверзнев не явился, хотя был ответственным от руководства по УВД, а в понедельник вёл себя как мышь.

В то же время женщина продолжала добиваться поимки хулигана, грозила пожаловаться Б. В. Попову (1-й секретарь обкома КПСС), Вдовину и Коверзневу. Обещала явиться в понедельник в УВД и разобраться, почему от неё скрывают телефонного хулигана. Но в УВД она так и не появилась и никому больше не жаловалась. Всем было понятно, что это результат разговора с ней Коверзнева. Видимо, немалых усилий ему стоило замять этот инцидент. Иначе грандиозного скандала со всеми последствиями ему было бы не избежать. Поэтому мне так и неизвестно кто конкретно в данном случае пользовался квартирным телефоном Коверзнева.

С годами Коверзнев не менялся, а стал ещё более невыносимым, довёл Г. А. Мамонтова (руководитель службы медвытрезвителей) до подачи рапорта об увольнении, хотя до более высокой пенсии ему оставалось отработать всего несколько месяцев. Для милиции это была большая потеря. Мамонтов был одним из немногих, продолжавших служить в милиции, кто сам творил милицейскую историю области последние тридцать лет. Выступая перед личным составом, он рассказывал о милиции такое и столько поучительного, что Коверзневу и не снилось.

Даже на собрании личного состава УВД 28 февраля 1983 года по поводу проводов на пенсию четырёх полковников — Коверзнева, Р. Г. Розенберга (к этому времени начальник школы милиции), И. В. Коптяева (помощник начальника штаба УВД) и И. А. Корельского (начальник ИЦ УВД) — Коверзнев в ответном слове не преминул заявить, что, «когда он начинал работу, было очень трудно, но люди были хорошие, а теперь всё не то», — в смысле люди стали нехорошими. И это в адрес всех присутствующих, включая и начальника УВД В. Н. Вдовина.

Последний раз я видел Коверзнева 24 декабря 1983 года на стадионе «Динамо» во время хоккейного матча, где моя служба охраняла порядок. К этому времени он уже жил в Ленинграде у сына, а в Архангельск приехал по своим личным делам. Он подошёл, сделал комплимент по поводу моей молодости и хорошего вида, заявил, что «в Архангельске милиция очень хорошая в отличие от Ленинграда, где милиция очень плохая, безалаберная, грубая и безответственная», и попросил автомашину, чтобы «съездить в одно место». Вот так-то.

28 марта 1984 года из Ленинграда пришла весть о смерти Коверзнева от инфаркта, умер в кресле перед телевизором с газетой в руках.

На место Коверзнева был назначен Валентин Иванович Витязев, которого я хорошо знал как начальника Северодвинского ГОВД.

Витязев человеком был простым, не строил из себя аристократа, как это безуспешно пытался делать Коверзнев, не гнушался и «чёрной» работы, при необходимости становился рядом с подчинёнными. Помню, как 30 июня 1984 года, во время празднования 400-летия Архангельска, на широко разрекламированную ярмарку, проводимую во Дворце спорта профсоюзов, чуть ли не к пяти часам утра явилось полгорода. Положение усугублялось тем, что было запланировано выступление Резицкого с его командой там же, на ярмарке.

Двери Дворца пришлось открывать в семь часов утра вместо объявленных десяти, а Резицкому лично я запретил выступать с концертом, о чём по радио несколько раз объявили и внутри Дворца, и снаружи. Это способствовало тому, что почти вся молодёжь ушла, но это не спасло положения, так как народ всё прибывал и прибывал. Несмотря на сдерживание на входе, Дворец к десяти часам был забит до отказа, а вокруг него стояла огромная тысячная толпа, и по прилегающим улицам двигались новые толпы, которые пошли «на штурм Дворца». И тут я, наверное, впервые увидел, что толпа людей — это толпа зверей, хотя каждый в отдельности вроде бы нормальный человек. Металлические барьеры, которые мы расставили накануне перед входами во Дворец, толпой были смяты в гармошку. Мы с Витязевым оказались перед самым центральным входом и буквально своими телами закрыли его, чтобы предупредить смертельную давку внутри здания. Положение спасло то, что я заставил гаишников на подходах к Дворцу расставить грузовой транспорт, чем были отсечены новые толпы народа. И только после этого можно было регулировать численность людей внутри Дворца спорта. Не знаю, попал ли кто после этой ярмарки в больницу, но точно знаю, что без массы ушибов, падений, криков и слёз тогда не обошлось.