Записки гробокопателя
Шрифт:
Девки из "Цветов", Райка-приемщица и Петрович с Воробьем сели за прибранный стол. Остальные - кто где.
Стасик ворошил угли в корыте. Охапыч с Кутей покуривали на бревне у забора. Кутя, как всегда по торжественным случаям, прицепил орден. Борька-йог тихо, ни к кому не обращаясь, нес неинтересную ахинею: цитировал каких-то тибетских попов и старых китайцев. Поди проверь. Рядом с ними сидел Финн. Имени у него и то путем не было, все Финном звали. Вроде живал он там. Трудился в командировке - электромонтером, что ли. Клеклый он был какой-то, мокроватенький. И глаза бутылочные.
Может, Финн трепал про Финляндию,
У Мишки на его жизнь был свой взгляд. Приблизительно такой. В Финляндии он был. Только не монтером. А оттуда его попросили за пьянку. Специальности никакой, учиться поздно да и нечем: потная лысинка, а под ней пусто - все пропито. Прослышал от кого-нибудь, что на кладбище кормушка хорошая, подмазал кого надо, часики пообещал или рубашечку и пристал к покойничкам. А тут не тут-то было. Ни силенки, ни хватки, ни умения - ничего нет. В компанию не берут, механикой кладбищенской не делятся. А из ничего ничего и получается: оградку за пятерку покрасить да скамейку сколотить - вот и вся его халтура.
А он особо и не рвется. Ходит мутный да волосики на лысине поперек гладит. И потеет нехорошо от слабости и похмелья постоянного. Мордочка худенькая, подбородка мало, и с того капельки падают.
Кент Непутевый тоже под стать Финну: семенил слабыми, размагниченными ногами по дворику, мусолил свой бесконечный огарок... настреляет сигарет, курнет раз-другой, поплюет, пригасит - и в карман: опять захочет покурить дернет пару раз, снова поплюет... Вечно с оплевышами таскается.
А сейчас все ждал, томился: кто б скомандовал выпить. Кроме как на халяву и не пил вовсе. Редко когда подхалтурить ему удавалось. Никто его из кладбищенских не гонял - потому что не опасен: клиенты от него шарахались. Сам дохленький, а морда круглая, водянистая, почти без глаз. Одно слово - Кент Непутевый.
– Еще пару минут - и порядок, - торжественно заявил Стасик.
Охапыч, сидя на бревне, похлопал себя по плечам:
– Зябко. Наколки не греют. Принять бы. У вас далеко?
– Во-во, - с трудом провернул непослушным языком Кент.
– Тащи, - скомандовал Воробей.
И Мишка принес из сарая ошеломительную "Посольскую".
Охапыч даже с бревна привстал от удивления.
– Это где ж такую красулю надыбали?
– Места надо знать, Витек, - победителем проговорил колдующий над корытом Стасик.
– Кого ждем?
– забеспокоился Охапыч и подался к столу.
– Раевский с Кисляковым позже подойдут. К ним клиент прибыл.
Наливали по-кладбищенски: каждый себе. Испокон веков так - на кладбище сивуха рекой течет, особенно в сезон, всем под самый жвак хватает.
– Вы как хотите, а я себе целёй налью, не ровен час, помру завтрева по утряку - так хоть отпробую.
– Охапыч налил себе полный стакан и махом выпил. Ласковая, сука!.. Извиняюсь, девки.
– Охапыч выдохнул.
– Из чего ее гонят, Стась?
– Тебе, Витек, не понять.
– От ней и башка небось не трещит, сколь ни пей?
Кутя обреченно махнул рукой:
– От любой трещит!
Воробей пододвинулся к заведующему.
– Петрович, ты меня на пару недель не отпустишь? Хочу на озеро съездить с Валькой.
– А участок у тебя как?
– Ты что, Воробья не знаешь? Все чисто.
– Ладно, зайдешь завтра в контору, поговорим.
Воробей налил себе "Буратино", понюхал.
– Слышь, Петрович, год не пью почти, и не тянет. Ты б поверил - кто сказал?.. О! Вот и я б не поверил.
За забором послышались шаги, дверь задергалась.
– Чего вы позапирались, как эти?.. Орут на весь тупик...
Мишка открыл дверь. Шурик удивился, увидев его, но ничего не сказал, лишь вопросительно взглянул на Стасика.
– Нормально все, - миролюбиво ответил Стасик на вопросительный взгляд Шурика.
– Проходи пристраивайся. А Молчок?
– Он в конторе, пока я здесь, - объяснил Петрович.
– Ага-а!
– протянул Раевский, принимая у Стасика тяжелый от мяса и капающий шампур.
– Это баранина?
– Ты вопросы не задавай, ты лучше Воробья поздравь по всем правилам.
– Ага-а, - прогнусавил Раевский, решив все-таки сперва закончить с шашлыком. Он спешно дожевал, вытер руки о робу.
– Воробей... Часовня, ну мы, в смысле, значит, поздравляем тебя... Чтоб не болел. Ну, и остальное...
Охапыч захлопал первый. Хлопали все, кроме Борьки-йога, который по-прежнему бесстрастно смотрел перед собой и время от времени что-то подборматывал. Можно было бы действительно принять его за чокнутого, за йога, за Папу римского, если не знать, как он лихо теребил клиентуру. Да и сейчас он, хоть и гнал дуру под блаженного, шашлык кушал и выпивать не забывал. "Посольская" - ноль семь - на его краю пустела быстро. Хотя никто к ней и не пристраивался, у девок своя ноль семь.
Охапыч хлопал дольше всех. Наконец и он устал и махнул рукой Шурику:
– Котлы давай!
Раевский вытащил из кармана часы на браслете.
– Ну-ка!
– протянул руку Стасик, рассмотрел внимательно и присвистнул. Ну, Алеша, теперь живи - не хочу: телевизор цветной, часы японские...
Все потянулись смотреть часы, даже Борька-йог.
Охапыч, не увлеченный часами, все порывался рассказать по то, как выиграл стакан в пивной на Самотеке. Он всегда про это рассказывал.
В молодые годы в зоне ему оторвало на бревнотаске указательный палец, остался небольшой корешок. В пивной Охапыч заспорил, что засунет в ноздрю палец целиком. Компания заржала. Охапыч наклонил голову, приставил обрубок к ноздре и обернулся к притихшей публике...
Охапыч рассказывал про ноздрю, а Мишка с тоской поглядывал на Воробья: "Хоть бы объяснил им, сволочь, что зря визжал. Рыбу удить едет, а мне тут с ними..." В марте в трафаретную Гарик заходил. После Склифосовского. Не тот это был Гарик. И не в том дело, что похудел вполовину, не в том, что бороду обстриг, - у него даже голос стал другой, тихий такой, старушечий.
Кто бил, не знаю, сказал он следователю. Но зато сказал, кто видел. И назвал Мишку с Финном.
Ну, Финна, того Раевский сразу по-свойски предупредил: "Тут ведь кладбище, могилки. Так? Так. Могилку вскопал, гробик уложил. Так? Так. А можно на два штычка поглубже под гробик земельку выбрать... так? Так. Все ясно? А гробик потом... сверху".