Записки гробокопателя
Шрифт:
– Блевать будет, - уверенно повторил Эдик.
– Сейчас бу...
Эдик не успел договорить - Люсеньку вырвало прямо на стекло. Консервная банка упала на пол, свечка потухла. Люсенька привалилась щекой к окну, тихонько постанывая.
– Тряпку!
– рявкнул Женька, оборачиваясь к проходу, где мялись уже почти одетые Егорка с Максимкой.
– Богдан!
– прорычал из дальнего угла разбуженный Сашка Куник, кузнец из второго взвода.
– Кончай базар!
– Отдыхай лежи!
– заорал Женька, ощерившись.
В
– Я кому сказал: тряпку!
– Женька хлопнул в ладоши.
За окном мелькнула тень, зазвенело разбитое стекло, голова Люсеньки дернулась.
– А-а!
– закричала Люсенька, хватаясь за лицо руками.
– Свет!
– взвыл Женька на всю роту.
– Бабай! Свет!
– Рота, подъем!
– спросонья заорал Бабай и врубил в казарме общий свет.
4
Разбили еще одно окно с другой стороны. Костя судорожно рванулся к выходу.
– Куда?! На место!
– Куник затолкал Костю в проем между койками. Подъе-ем!
– орал он тонким голосом, не соответствующим его огромному волосатому тулову.
– Подъем!..
Женька сидел на корточках возле Люсеньки, пытаясь отодрать ее руки от лица. Сквозь пальцы высачивалась кровь и текла в рукава голубой кофточки.
– Люся, Люся, - задыхаясь, бормотал Женька.
– Ну, чего ты?.. Покажи, Люсенька... Давай посмотрим...
Стекла лупили с разных сторон. Пряжки ремней, проламывая стекло, заныривали в казарму и исчезали, вытянутые наружу. Сразу стало холодно. В разбитые окна летели камни и мат.
Бабай метался по роте.
– Чего такое?!
– Он подскочил к сидящему на корточках Богдану, вцепился ему в плечи.
– Чего?!
– Воды!
– отшвырнул его Женька.
– Воды дай!
Куник вырвал у Бабая из рук графин, выскочил из казармы. И тут же ворвался назад, держась рукой за окровавленное плечо. В другой руке было зажато отбитое горлышко графина.
– Вторая рота. Блатные, падла!
– рычал он.
– Подъе-ем!.. Без гимнастерок!..
Холодная казарма гудела. Молодые соскакивали с верхних коек и испуганно одевались, не попадая в штанины. Двоих залежавшихся Куник сдернул сверху.
– Кому не касается?!
– орал он.
– Без гимнастерок! Строиться! Ремни на руку, вот так!
– Рота, отставить!
– всунулся было Брестель, вспомнив, что он за начальника.
– Кыш, шушера!
– Куник дал ему по башке.
– Дай ему, чтоб на гудок сел!
– посоветовал прояснившийся уже Миша Попов, стаскивая узкую перешитую гимнастерку.
– Раскомандовалась, сучка квелая...
– Холодно без хэбэ!
– вякнул кто-то.
– Кому холодно?!
– обернулся Куник.
– Строиться! Рота, слушай мою команду!..
За окнами с одной стороны казармы стало светло - врубили прожектора на плацу.
– Уходят!
– радостно заорал молодой у окна.
Костя рыпнулся в ту сторону: действительно, солдаты бежали
– Суки!
– ощерился Куник, подстегнутый неожиданным отступлением нападавших.
– Четвертая рота! За мной!.. На плац!.. Без гимнастерок!..
Выход из казармы был узкий, в одну половину двери, и четвертая рота вытекала наружу в холодную ночь тонким ручьем. Оба пожарных щита у выхода уже разобрали и сейчас со щитов срывали красные конусные ведра.
Раздетая, в белых нижних рубахах, четвертая рота скучилась у торца казармы. Впереди был пустой, ярко освещенный бетонный плац, подернутый ночным ледком.
– Одесса!
– заорал Куник.
– Музыку вруби!
Коля Белошицкий вылущился из гудящей толпы и послушно полез по железной лестнице в кинорубку.
Над плацем женскими голосами громко заныли битлы.
Белошицкий вниз не спустился.
Костя лихорадочно перебирал глазами роту. "Фиши нет, Нуцо нет, а я, я-то почему здесь? Зачем я-то? Мне ж домой!.." От зависти к отсутствующим Фишелю и Нуцо у Кости схватило живот. Он чувствовал: будет что-то страшное, о чем пока не знает этот волосатый идиот Куник, и Богдан не знает, и Миша Попов. Только он, Костя, знает...
"Господи, - стонал про себя Костя, - ведь убьют!.." Анашовый кайф вылетел из его головы, как и не было. Просто так убьют, ни за что! Пусть они все передохнут: Куник, Богдан, Миша... Он же к ним не относится. Он же не с ними. Он другой! Другой!
А Нуцо был здесь. Выпорхнул из-под руки Куника и стал с ним рядом. С лопатой, к которой прилипла уже знакомая вонь. Он преданно смотрел на Куника, ожидая команды, и улыбался.
– Фиша где?!
– крикнул ему Костя.
– Где Фишка?
– За губарями побег! Валерка велел!
– блеснул зубами цыган.
Поджарый Нуцо нетерпеливо прыгал вокруг огромного Куника.
– Пошли! Чего стоим? Холодно!
"Тебя кто звал?!
– стонал про себя Костя.
– У тебя ж отмазка!.."
Темная казарма второй роты молчала вдалеке, казалась спящей.
Над трибуной полоскался распяленный кумачовый транспарант: "Военный строитель! В совершенстве овладей своей специальностью!"
– За мно-ой!
– Куник крутанул в воздухе ремнем, как шашкой, и двинул по диагонали плаца ко второй роте.
Четвертая с лопатами, ломами наперевес, галдя, повалила за ним, пряжки мотались у колен.
– Не бзди, мужики!
– орал Куник.
– Главное, всей хеврой навалиться!..
– "О-о гё-ол!.." - стонали битлы.
Куник был уже на середине плаца, как вдруг перед ним оказался Бурят. В расстегнутом кителе, в тапочках, Бурят судорожно цеплял на рукав красную повязку дежурного.
– Четвертая рота! Стой на место!.. Приставить ногу к ноге!
– Запутавшись в командах, он обеими руками уперся в волосатую Сашкину грудь.