Записки гробокопателя
Шрифт:
Мебель в доме была хоть и мягкая, но старая, обитая потертым расползающимся гобеленом; менять ее Билл категорически отказался наследственная. Одним словом, не закайфуешь… А впрочем, малость ты завралась, Александра. Был кайф — и немалый! И окна прямо на море. И абажуры старинные из травленого шелка; и бытовая техника вплоть до вделанной в раковину дробилки, превращающей все отходы в жидкое месиво, без засора утекающее в слив. А зайцы поутру в садике!.. Серые пушистые бугорки, лениво перебирающиеся с места на место…
А рыболов!.. Мужик в плаще каждое утро возле их дома ловил в Ла-Манше на трехкрючковую мормышку
И главное — по утрам ее нога не натыкалась в постели на кривую волосатую ногу в бабьем трико. Да и не это главное. Главное: Билл ей ни разу не сказал слова «нет», как будто такого слова не было вообще. Любое несогласие он предварял тихим «может быть…». Ну, не говоря о том, что подавал пальто, открывал перед ней дверь, вставал, когда она входила, что для англичан его возраста, зашуганных оголтелыми феминистками, было редкостью. Билл рассказывал, как уже был бит в автобусе одной беременной бабой за попытку уступить ей место.
Да-а… Он открывал дверь, подавал пальто, вставал, когда Саша входила, а в ней тем временем нарастало раздражение на Билла. И на то, что он, шотландец, обижался, когда Саша называла его англичанином. И на то, что раз в месяц он регулярно навещал родителей в Глазго, с гордостью привозя оттуда местные шотландские фунты с изображенным на них угрюмым мужиком, которые не принимали в магазинах Брайтона. Бесило ее теперь и то, что в Эль-Кувейте очаровывало: как Билл подает левую руку для рукопожатия вместо правой, загадочно не поясняя причину такой подмены. Да, многое, многое ее теперь раздражало. И калоши, которые носил в портфеле, и преувеличенно толстый «паркер», и очки-половинки, и плащ поверх пальто в плохую погоду…
Вечерами хорошо одетый нищий с потушенной сигарой во рту неспешно копошился с фонариком в мусорном баке. Саша говорила с ним за жизнь. За его жизнь, за свою, за дочки Фируз. Про дочку она говорила размыто. Нищий слушал, не переставая палочкой ковыряться в ящике, кивал понимающе, на самом деле не понимал, что леди имеет сказать. А леди имела что сказать.
Пару лет Билл исправно шел после работы домой. Он преподавал английский на подготовительных курсах университета.
Обед, садик, телевизор… А на третьем году стал возвращаться преимущественно через паб, как правило, пьяный, порой облеванный, почище мужиков в родном Холуе. И уже совсем не похожий на Шерлока Холмса с трубкой, каким казался ей в Эль-Кувейте. А в свободное трезвое время — гольф.
Сашенька пыталась завести себе недостающего европейского ребеночка, но при помощи Билла тот не заводился. Вскоре выяснилось, что причина пьянства мужа еще и в этом. Саша пошла работать переводчицей.
Одна группа состояла из писателей и их жен. Писатели рвались поглазеть на проституток, жены донимали магазинами. Сопровождал группу Юрий Владимирович. Он был без жены, в глаза не заглядывал, был внимателен. Нанял машину и отдельно от группы свозил Сашу в усадьбу писателя Киплинга, который сочинил «Маугли». Вокруг усадьбы на промытых изумрудных полях серыми валунами лежали толстые овцы. Возле водяной мельницы, которую писатель завел у себя в поместье, неспешно сновали бурые крысы, похожие издалека на уток. А вблизи
В промежутках между туристами Саша скучала по дому в Холуе, хотя она старалась всегда избегать некрасивого названия малой родины, заменяя его на город в Ивановской области. Еще скучала по дочке.
Одинокими нетопленными вечерами она подолгу стояла на кухне у горки с приданым — расписными лаковыми шкатулками. Пышногривые кони, раскинув в стороны оскаленные запаленные головы, мчали по заснеженным просторам сани; круглолицые румяные одинаковые девушки с белозубыми чубатыми парнями катились с горок на салазках… И никакого изменения в ее жизни не предвиделось.
Не хотелось Саше согласиться с тем, что жизнь ее кончилась, и она плакала.
И в эту печальную пору случился очередной заезд Юрия Владимировича. Узнав, что сестра Саши работает в Холуе на фабрике миниатюр начальником ОТК, он предложил поторговать здесь в Брайтоне шкатулками. Тем более что вскоре будет международный театральный фестиваль и директором назначен его знакомый.
Перед фестивалем Суров привез из России первую партию шкатулок с едва уловимым браком. Директор фестиваля отвел им в Культурном центре подходящее место под ларек. Наторговали знатно. Барыш разделили по-честному. Третью часть — сестре в Холуй.
Жизнь у Саши пошла веселее. Скоро она купила машину, а через год открыла маленький магазинчик. Кроме шкатулок Юрий Владимирович привозил и другую русскую национальную ерунду. Все наладилось. Скорее бы только дочка приехала они вместе съездят в Россию.
…И вот наконец появилась Фируз. Яркая, модная по-европейски и по-восточному отводящая глаза от малознакомой женщины, своей матери.
Вечером Саша поднялась к ней наверх. Фируз стояла, держа в руках Коран. Саша что-то вякнула насчет обеда-ужина, но та жестом попросила ее выйти. Больше Саша старалась не влезать в жизнь дочери и не смущать ее нелепыми разговорами о поездке на далекую русскую родину.
А через некоторое время ночью пьяный Билл назвал Сашу «Фируз». И сама ситуация, и голос не предполагали случайную оговорку.
На следующий день муж довольно спокойно подтвердил высказанное ею опасение и предложил ей отныне супружескую жизнь «no sex». Фируз же вежливо извинилась перед матерью, сославшись на женскую восточную покорность.
Саша стала думать, что делать. Наверное, надо было покончить с собой. Но этого Саше не хотелось. Она посоветовалась с адвокатом: наказанию Билл не подлежал — Фируз была совершеннолетней, во-первых, а во-вторых, отчим падчерицу до приезда в Англию в глаза не видел и, стало быть, налицо заурядная половая связь, роман.
Саша решила попросить помощи у Бога. Каково же было ее изумление, когда в Нью-Баркли, где должна была находиться по справочнику «Ортодокс черч», на фронтоне здания рядом с православным крестом протянула в небо семипалую растопыренную ладонь еврейская минора!..
Выяснилось, что денег на содержание храма не хватало ни у евреев, ни у православных (а англичанам было наплевать на тех и на других), и потому для экономии они объединились и служили через раз. Один уик-энд — очередь православных, следующий — иудеев. В таком храме искать заступничества у Бога Саша не решилась.