Записки мерзавца (сборник)

Ветлугин А.

Докладчик сегодняшнего дня Балтийский, с увесистой папкой в руках, оживленно обсуждает с Лебедевым план издания новой солдатской грамоты, которая одновременно "смазывала" бы нежелательную декларацию прав солдата и приноравливала Аракчеевские статуты к духу коммунистического ученья.

"Красная армия -- понимаю. Завоевания революции -- тоже. Моро и Пишегрю сражались от имени конвента, и неплохо выходило. Но как быть с архангелами, что ж они у нас над душой стоять будут?" Архангелами именуются политические комиссары,

которых в числе двух предполагается поставить над каждым военспецом.

"Да вы не горячитесь, -- успокаивает Балтийский, -- все это можно по-хорошему. Политкомы -- люди молодые. Сегодня сунулись, завтра сунулись, а на третий день надоест..."

Ровно в девять с половиной швейцар приглашает "товарищей" подняться в верхние покои.

За длинным (по наружности бывшим обеденным столом) сидят Троцкий, Подвойский, Мехоношин.

"Видите, какие у меня буржуазные привычки, -- острит Троцкий, -- пришлось вас на холоде подержать".

Военспецы пробуют смеяться.

Перед началом доклада Балтийский испрашивает разрешения задать кое-какие вопросы.

Первый: "Роль архангелов?"

Ответ Троцкого энергичен и ясен: "Если политком посмеет вмешаться в ваши оперативные распоряжения -- я его расстреляю по вашей телеграмме моей властью. Если вы вздумаете устроить измену на фронте, политкомы обязаны вас расстрелять по моей телеграмме ихней властью. Понятно?"

"Вполне", -- улыбается докладчик.

Вопрос второй: "Какая часть доклада и вообще заседания разрешена к огласке в печати?"

"Как какая?
– - ехидно наивничает Троцкий.
– - Решительно все. Да и чего вы боитесь? Немцам все равно известна каждая йота, союзникам неинтересно. В чем же дело?"

Но на защиту коммунистических секретов энергично поднимается молодой полковник генерального штаба. Длинно и пространно приводит он всевозможные мотивы в пользу секретности.

"Заговорщики, неисправимые заговорщики", -- вздыхает Троцкий и как бы нехотя соглашается. Журналисты будут получать лишь готовые сводки, проредактированные одним из военспецов.

Доклад говорит об организации военных округов.

"Военная власть на местах разрушена мартовской революцией..." Во главе округов безграмотные матросы. Необходимо восстановить в первую голову институт воинских начальников. Из округов особенно важны -- Московский, Орловский, Казанский, Воронежский. Для образования красной армии, собирания раскиданного имущества, реформирования в духе опыта войны учреждается военная инспекция в составе трех отделов: по кавалерии, по пехоте, по артиллерии и инженерной части и т. д. и т. д.

Одним словом, от дилетантства и инициативы отдельных главковерхов -- переход почти к германской армии.

Доклад целиком одобряется.

"Все правильно, -- заявляет Троцкий.
– - За власть на местах не бойтесь. Местных головотяпов мы

быстро угомоним. Это вам не Керенский. Уговаривать не будем. Предлагаю незамедлительно составить список участников первой инспекторско-карательной поездки".

"Главных реформ требует артиллерийское дело", -- горячится молодой полковник.

"Это же почему, потому, что Наполеон артиллеристом был?" -- спрашивает Подвойский. Снова натянутый смешок.

"Нет, не потому,-- не смущается полковник, -- во-первых, Maкензен нас научил покрывать артиллерией недостаток в людях. Во-вторых -- потому, что в условиях гражданской войны, разыгрывающейся преимущественно в городах, зачастую два-три тяжелых орудия вызывают панику в больших гарнизонах..."

"Хорошо, хорошо, вот вы нам составьте докладную записку на эту тему и Николаю Ильичу и представьте, товарищ... простите, как вас?"

"Каменев", -- предупредительно помогает полковник.

"Ну, вот видите, какая у вас хорошая фамилия. Сразу видно, что настоящий коммунист. Следуйте только своему однофамильцу!.."

Подымается Парский и произносит речь о значении броских кавалерийских рейдов в гражданской войне.

"Мораль?" -- спрашивает Троцкий.

"Мораль такая, что у меня есть на примете выдающийся кавалерист-ремонтер, некто Далматов. Я убежден, что он сумеет создать первую в мире конницу".

"На Вашу ответственность?" -- "Да!"

Судьба Далматова решается одной заметкой в блокноте Подвойского.

И вообще результаты этого скромного, как будто незначительного заседания громадны.

VII

Не проходит и недели, военная инспекция под руководством Балтийского и Парского приступает к работе. В святую пятницу с Курского вокзала отходит три состава: впереди два бронированных с латышами особой дивизии; позади "А" -- в уютных салонах, украшенных красными флагами и ветками акации, сидят генералы, склонившись над картами, докладными записками, подсчетами. Все в той же кожаной черной куртке, в которой он штурмовал Михайловский замок, Подвойский переходит из вагона в вагон, давая инструкции о первой остановке, первой пробе новой метлы. В Орел уже сообщили по прямому проводу о смещении всего состава военного комиссариата и предстоящем приезде спецов.

На вокзале неприятных гостей встречает весь состав исполкома. Председатель -- скучный, бледный, не то из приказчиков, не то из учителей гимназии -- докладывает, что в городе неспокойно.

"Что именно?" -- спрашивает Подвойский. Выясняется, прибывший накануне Дыбенко уговаривает местный гарнизон бороться с новой контрреволюцией. Подвойский отдает короткое распоряжение. С платформ снимаются броневики, из вагонов, разминая ноги, перекликиваясь на своем ужасном языке, вылезают мордастые, белобрысые, безбровые парни.