Записки о Бухарском ханстве
Шрифт:
Затем — уже зарекомендовавший себя полезным посещением Бухарского ханства и произведенный в поручики — И. В. Виткевич сопровождал Хуссейна Али в Петербург. Там он получил задание следовать с афганским представителем на его родину для установления политических контактов между нею и Россией. В пути Хуссейн Али заболел. Виткевич самостоятельно добрался до Кабула и успешно выполнил ответственное и сложное поручение. Его переговоры с эмиром Дост Мухаммед-ханом были плодотворны и открывали широкие возможности для русско-афганского сближения.
Однако намечавшиеся в этом плане перспективы вызвали бурную отрицательную реакцию Великобритании. В результате резкого дипломатического нажима с ее стороны И. В. Виткевич был отозван. Царское правительство отказалось от плана вступить в союз с Кабулом. В ночь на 9 мая 1839 г., после своего возвращения в Петербург из длительной
Преждевременная гибель этого безусловно талантливого человека вызвала немалую печаль его коллег и знакомых, в том числе В. И. Даля и сослуживца Виткевича по Оренбургу Н. В. Ханыкова, ставшего видным востоковедом почетным или действительным членом многих научных обществ и учреждений. Тридцать лет спустя, переехав на жительство в Париж, Н. В. Ханыков запрашивал В. И. Даля: «…не напечатали ли вы где-нибудь Вашей записки о Бухаре со слов Виткевича и его к Вам писем из-под Херата (Герата. — Авт.) и из Кандагара? В 1858 году я совершил почти то же путешествие и от афганской границы до вступления в большую Керманскую пустыню даже совершенно шел по его следам, которые там еще довольно живо сохранились. Жаль будет, если из всего виденного им останется только сухой маршрут, напечатанный И. Ф. Бларамбертом на стр. 335–346 его статистического обозрения Персии, изданного в 1853 году…
Если Вы еще не напечатали Вашей записки, то, пожалуйста, напечатайте и, если можно, доставьте отдельный оттиск Вашему покорнейшему слуге».
К сожалению, понадобилось еще свыше 110 лет, чтобы интересные и ценные материалы П. И. Демезона и И. В. Виткевича о прошлом народов советской Средней Азии увидели свет.
Отмечая их содержательность, в равной степени как и сложность условий, при которых представители В. А. Перовского собирали сведения о положении в Бухарском ханстве, нельзя не сделать существенную оговорку. И Демезон, выдававший себя за татарского муллу, и Виткевич, разгуливавший по Бухаре в казачьем мундире, фактически крайне мало соприкасались с трудовым народом этой страны — с ремесленниками и дехканами. Они общались преимущественно с ограниченным кругом людей из феодальной знати. Среди них — и это было достаточно характерно не только для среднеазиатских ханств — царил дух интриг, завистничества, придворной лжи и лести, вероломства, стяжательства и т. п. Другая категория «знакомых» Демезона и Виткевича — купцы, проникнутые духом наживы, — также не давали оснований для благоприятных заключений об их характере, умонастроениях и др.
К сожалению, оба агента оренбургского военного губернатора на основании собранных ими явно недостаточных данных делали попытки составить обобщающие характеристики народов, населяющих все ханство, а то и весь среднеазиатский регион. Разумеется, подобные оценки, содержащие всевозможные негативные дефиниции («коварство», «трусость» и т. д.) в адрес общенационального характера, абсолютно беспочвенны.
Несколько частных замечаний. Во время поездок П. И. Демезона и И. В. Виткевича у некоторых народов Средней Азии еще сохранились пережитки патриархально-родовых отношений. Казахи, как отмечалось, вели кочевой образ жизни и делились на роды (имевшие подчас отделения), которые объединялись в жузы («орды», по дореволюционной терминологии) во главе с ханами. Старший жуз занимал в основном район Семиречья, Средний — Центрального, а Младший — Западного Казахстана. После ликвидации в Младшем жузе ханской власти (1824 г.), его территория была разделена на три части; ими управляли султаны-правители, зависевшие от оренбургской администрации.
В России не всегда было хорошо и твердо известно точное наименование того или иного рода и его отделения. Это нашло отражение не только в разночтениях данного плана у П. И. Демезона и И. В. Виткевича, но даже в транскрибировании названий у одного и того же автора. Так, скажем, у И. В. Виткевича можно встретить и «Дюрткаринцев», и «дюрткаринцев», и «дюрт-каринцев» и т. п. Эти расхождения не приводятся у нас к единому написанию не только потому, что мы не решались править текст, составленный при участии В. И. Даля, но и в связи с тем, что подобная унификация в какой-то мере лишала бы документы аромата эпохи.
Сказанное
В. Г. Баловников, Н. А. Халфин
1836 г. «Записка, составленная по рассказам оренбургского линейного батальона № 10 прапорщика Виткевича относительно пути его в Бухару и обратно»
(Далее следует запись 1850 г. на немецком языке, принадлежащая, видимо, Г. П. Гельмерсену, о том, что со слов И. В. Виткевича записку о его поездке в Среднюю Азию с ноября 1835 г. до апреля 1836 г. составил В. И. Даль.)
Цель и предмет отправления моего в Степь состояла собственно в том, чтобы вникнуть в положение и отношение дел, отдаленных от Линии [59] родов киргизских, действовать внушениями на умы и дух ордынцев, доставить возможно верные и подробные сведения по делам этим, проведать о влиянии бухарцев, хивинцев и англичан и, наконец, стараться о выручке захваченного в прошлом году в плен казака Степанова с женою.
59
Линия. Линия укреплений с базой в Оренбурге, заложенная царским правительством на границах со Средней Азией.
Таким образом назначение мое ограничивалось пределами степи, но обстоятельства принудили меня проникнуть далее и побывать даже в самой Бухаре. Строгая зима и глубокие снега были тому причиною, что в течение зимы не было возможности предпринять обратный путь; аулы, расположившиеся уже на зимовку, начинают подвигаться на Север не прежде весны; трудный и дальний путь, холода, недостаток порядочной пищи расстроили здоровье мое, и мне необходимо было собраться с новыми силами, чтобы совершить обратный путь; и наконец, ташкентцы и хивинцы, которые теперь во взаимной вражде, разъезжали большими шайками по всему пространству по ту сторону Сыра [60] , и если бы я им попался, то, без сомнения, не миновал бы смерти или рабства; все это и заставило меня продолжать путь с тем же караваном, с которым я вышел, до Бухары, а оттуда выехать в такую пору, когда уже мог надеяться примкнуть к аулам, прикочевывающим на лето к нашим пределам.
60
Сырдарьи. — Сост.
Караван отправился из Орска 9 ноября; надежные товарищи и попутчики мои были: башкир Наджметдин, служивший долгое время письмоводителем при старшине джегалбайлинцев Сютее Исентаеве, и Ша-булат, бухарский купец, выросший в степи — мать его была кайсачка, а отец бухарец — и с давнего времени мне знакомый и преданный. Кроме того, большая часть караванных вожаков были также люди, мне хорошо знакомые. На Иргиз пришли мы, к озеру Калакайчи-Барби, 22 ноября; на пути этом не видали мы ни души. За Иргизом выезжали к каравану иногда кайсаки, но аулов не видали мы до перехода чрез реку Сыр. На урочище Музбиль, которое на картах наших входит в пространство, означаемое названием Кара-Кум, пришли мы 30 ноября. Здесь украли у нас дюрт-каринцы 25 лучших лошадей, о чем говорено будет ниже. На реку Сыр пришли мы 5 декабря; Куван перешли 8-го; обе реки по льду; здесь встретили мы 180 человек хивинцев под предводительством Ходжи-Нияза, пришедшего собирать подати с кайсаков и обобрать караван. Всего было у Ходжи-Нияза 400 человек, но они разделились на отряды. Три дня, до 12-го, провозились мы с этими сборщиками. 17 декабря перешли мы реку Яны, или Кызыл, что одно и то же, хотя географы наши обыкновенно ду. мают, что это две разные реки. 23 пришли мы к роднику Айгыр. Булаку; 27 к Бала-Караку, роднику. в 10 верстах далее от теплого ключа Кара-ата-аулия; 2 января, наконец, пришли в Бухару. Таким образом., путь наш продолжался 54 дня, но в том числе было много дневок и стоянок, а сверх того должны мы были сделать немалый обход, как сказано будет ниже.