Записки о Бухарском ханстве
Шрифт:
Мечетей в Бухаре считают до 300; они большею частью хуже всякой нашей избы; мазаные глиняные, со сводом, темные; на некоторых небольшая и невысокая вышка, вместо минарета, или же моаззин просто сзывает народ безобразным криком своим с крыльца мечети. Большая часть мечетей не велики; помещается сотня людей, много полторы.
Мечеть Джума, пятничная, соборная — считается первою. Там молятся только по пятницам. Она кирпичная, древняя. К ней принадлежит стоящий невдалеке минарет, вышиною в 60 газов, в 30 маховых саженей. Он довольно искусно выкладен узорами из темного кирпича и об нем уже было упомянуто, когда говорилось о башне Вабкендской. Мечеть Джума и минарет этот верх славы и гордости бухарцев, и они твердо уверены, что нигде в целом мире нет ничего подобного. С минарета этого сталкивают иногда преступников, если вздумается хану. В мечети могут поместиться, по словам бухарцев, до 20 тыс. молельщиков; но следует заметить, что 20 тыс. эти стоят под открытым небом, ибо мечеть состоит из четвероугольного пространства, обнесенного каменным навесом на столбах и под сводами, как наш Оренбургский гостинный двор, с который и будет величиною, т. е. ряд сводов составляют покрытый
Мечеть Гау-Кушан, той же постройки, но гораздо меньше; минарет ее вышиною около 25 газов. Древнее кирпичное строение, также в плохом положении. Гау-Кушан значит: мясники, короворезы; название это дано мечети по соседней улице, где были прежде бойни.
Мечеть Аталык стоит у самых ворот Арка, или дворца, также каменная, старинная. Она еще меньше Гау-Кушана; своды занимают одну только сторону, а с трех сторон сплошная стена. Мечеть стоит на Регистане, на площади, примыкающей к Арку, ко дворцу, у самого входа в него. Но Регистан, в нашем смысле, едва ли может назваться площадью. Неровное, нечистое место, застроенное лачужками и лавками, заваленное сором и грязью, изрытое какими-то канавами, рытвинами и промоинами, бугристое, ямистое, как в башкирской деревне, так что иногда с трудом только можно пробраться по нем по узеньким тропинкам.
Мечеть Сары-Хауз, полукаменная, полудеревянная, небольшая; двора нет, а вся под сводами. Прочие мечети не заслуживают особого внимания: выстроены очень дурно и состоят из нескольких сводов, сложенных из поленьев и кривулин и обмазанных глиной.
Медресов, или училищ, считается до 70; они похожи постройкою на сараи, с тою только разницею, что потолки или кровли их не плоские, а на своде. Ученики живут обще с муллами в каморках и пользуются их наставлениями. В каждой каморке живет мулла, который получает свою долю дохода от этого медресе, доход от приписных бань, земель или сараев. Мулла этот содержит несколько учеников, которые ему в то же-время и прислуживают и получают от него то, что мулле угодно им дать. Покидая место свое, мулла продает его другому собрату. Известнейшее медресе Мир-Араб лежит противу первой мечети. В нем до 80 комнат и столько же мулл. Из этого видно, какое множество в Бухаре тунеядцев.
Арк, или дворец — сбор таких же лачужек, небольшой мечети, навесов и полуразвалившихся конюшен — лежит на довольно высоком кургане, который, по общему мнению, в древности насыпан людьми. Всюду, где курган этот осыпался, выказываются бревна, деревянная решетина, состоящая из такого крупного лесу, какого ныне в Бухаре нет. Вход на курган этот под сводом, засыпанным также землею. Дорога под сводом тесная, неопрятная, вся в глубоких выбоинах. Во дворце, под навесом, лежат двенадцать пушек и две мортиры; тут же посиживают и невольники ханские. Две изломанные коляски, одна, кажется, Гавердовского [76] , проданная в Хиву кайсаками, а другая, работанная в Орске и подаренная здесь посланцу бухарскому, бывшему в 1831 году, стоят в саду ханском, близ горы, покрытые кошмами; когда туда хан приходит, то их всегда раскрывают. Воду носят и возят в Арк в кожаных мешках; наверху ее нет. Покрытый свод запирается двойными воротами, одне снутри, другие снаружи; в заломах входа того сидят сторожа, караульные, в изорванных халатах; оружие их: ружье, чекан и сабля — стоит и лежит подле.
76
«коляска… Гавердовского…» В июле 1803 г. из Оренбурга в Бухару был отправлен с политическими, научными и торговыми целями поручик Я. П. Гавердовский. Почти в 800 верстах от границы и в 70 верстах от Сырдарьи караван, в котором он ехал вместе с женой, был разграблен кочевниками; его коляска через Хиву попала в Бухару.
Наружная отделка ханского жилья ничем же отличается от глиняных мазанок прочих жителей;, внутренность, говорят, отделана немного получше, т. е. выбелена; один покой обит русским ситцем, потолок расписан красками. Кроме хана с женами и прислугою живет в Арке еще кушбеги, также с семейством. Строения разделены глиняными стенами; жилище кушбеги разваливается и в самом плохом положении. Беглый татарин Трошка, о котором будет еще говорено ниже, сделал хану за 10 червонцев резную дверь, отделав ее золотом, как в деревнях наших мужики украшают наличники вокруг окон и ставни.
Строения в Бухаре все, за исключением немногих древних мечетей и сараев, глиняные; делают деревянную, из мелкого лесу, решетину и обмазывают ее с обеих сторон глиною, которую месят с навозом и соломою; стены эти бывают обыкновенно очень толсты. Дома все подняты, так что под жильем кладовые или конюшни. Дом к дому с улицы примыкает вплоть; изредка есть промежутки, которые ведут опять в другие дворы. Дворики тесные, иногда не больше комнаты; узенькие калиточки, а ворот не бывает, плоские кровельки, в то же время и потолки; окон на улицу нет почти нигде; иногда есть отверстия на двор, вместо окон, или решетка над дверью; в сараях, обыкновенно, двери на двор двойные: одни деревянные, другие масляной бумаги; на день первая растворяется и свет входит сквозь бумагу; в частных домах лето и зиму растворяют дверь или же сидят впотьмах. Ни во двор, ни в дом никогда не пускают чужого, калитки всегда заперты; хозяин выходит, если кто постучится, и иногда принимает гостя, особенно приезжего, в особой комнате — михман-хане, гостиной, которая однако же есть не везде. Она стоит у самых ворот и ограждена особою стеною. В домах редко бывает более одной комнаты, в которую ведут двое, трое дверей, а из нее вправо и влево бывает по темному чуланчику. Двери выходят на крытый ход, род галереи на столбах, с которой крыльцо или лестница ведет на двор. В некоторых дворах есть колодцы, где дом стоит на дворе, там высокая глиняная стена занимает место его с улицы. Жидовская
В Бухаре считают 300 улиц и переулков; жителей, говорят, до 100 т.; но это без всякого сомнения крайне преувеличено. Кроме собственно бухарцев, в Бухаре много евреев и найти можно жителей целого Узбекистана или Турана [77] ; есть и персиане, индийцы, но те и другие не живут постоянно, а приезжают только по купеческим делам. Персиане безопасны, доколе они в городе, но на пути их нередко грабят и даже обращают в неволю. Индийцев ныне крепко теснят, и они собираются оставить Бухару вовсе. Им не дозволяют более вывозить золото и серебро в Индию — впрочем они действительно почти все золото прибрали к рукам, не позволяют покупать товаров из первых рук, а наконец не дозволяют более жечь покойников. Есть в Бухаре также много калмыков-мусульман; все они в военной службе; это потомки калмыков наших, бежавших в 1772 году с Приволжских степей и переловленных большею частию кайсаками.
77
Следует понимать, по-видимому, — «жителей всех тюркоязычных стран».
Взамен вывезенного индийцами золота и серебра правительство бухарское начеканило множество фальшивой монеты; любопытно видеть, как правительство смотрит на дела и вещи; отдавать медь вместо золота выгодно и потому, не призадумавшись, делают это, а о кредите, о доверии не имеют никакого понятия. В золотые деньги подмешивают серебро, в серебряные — медь, или делают просто медные, полуженые. Я сказал кушбеги в глаза, что они чеканят их сами; кушбеги отпирался и уверял, что это делают туркменцы, что он велел прошлого года одного за это повесить. Я засмеялся и заметил, что на поддельных и настоящих деньгах явно одна и та же казенная чеканка, — вынул несколько танег и показал ему. Тут он спросил: да как же у вас делают бумажные деньги? И я не мог объяснить ему, что это государственный долг, который уплачивается по мере востребования и основан собственно на доверии: этого он не понимал.
Серебро идет в Бухару из Кашгара за русские товары; золото все идет из России, а потом — через менял-индийцев в Кабул. Его так мало в Бухаре, что два — три червонца можно достать только с величайшим трудом. Поддельные деньги ходят; купцы всегда упрашивают, нет ли настоящих, а в случае отказа берут и поддельные.
Сначала привели меня было, как я уже упомянул, в сарай Аяз, но он так дурен и неопрятен, хуже всякой кухни нашей, что я не решился в нем остаться. Армянин Мартын Егоров Берхударов, астраханский купец, бежавший 4 года назад от долгов, пришел и пригласил меня в сарай Раджаб-Бик Диван-Беги и сказал, что меня спрашивает афганец. Это был Мирза-Гусейн-Али [78] . Берхударов потерял капитал и покинул семейство и дом в Астрахани, разорившись по случаю разбившихся двух судов его; он порядочный молодой человек и плачет ныне, вспоминая участь свою. Он отдает оставшиеся у него 200 червонцев в рост, под заклады, одной только знати, с купцами не водится. Если бы нашему правительству угодно было иметь в Бухаре верного человека, который бы извещал обо всем происходящем, то на это с выгодою можно бы употребить Берхударова, тем более что он человек способный, пишет по-русски и изъявляет на это дело полную готовность свою. Толкаясь всегда между сановниками, знает он всё дела. При этом случае упомяну, что в Бухаре все инородцы ожидают пришествия русских и что весть эта разнеслась после похода Аббаса-Мирзы на Хорасан и наконец после похода нынешнего г. военного губернатора в степь.
78
«Мирза-Гусейн-Али…» Речь. идет о посланце афганского эмира Дост Мухаммед-хана мирзе Хуссейн Али, отправленном правителем Афганистана в Петербург с просьбой к царским властям об установлении дружественных отношений и содействии в возврате захваченного Пенджабским государством сикхов Пешаварского округа.
Англичане содержат в Бухаре кашемирца Низаметдина и дают ему 20 тыс. рупий, т. е. 40 тыс. руб. в год, он живет в Бухаре под предлогом торговли уже 4 года и притворяется, что не мог доселе распродать по выгодным ценам шали свои. Он человек очень смышленый, знается со всеми и угощает знать бухарскую; отправляет через нарочных тайных гонцов еженедельно и чаще письма в Кабул, где живет англичанин Масон, который доставляет известия эти далее. Удивительнее всего, что Дост Мохаммед-хан, владелец Кабулистана, очень хорошо знает назначение Масона; хан перехватывал даже письма его, но не трогает лазутчика, говоря: что мне сделает один человек! Кажется, что Дост Мохаммед, который всегда обращается отлично хорошо с европейцами, не хочет навлечь на себя их неудовольствие и из уважения к европейцам вообще терпит и Масона. Человек этот живет в Кабуле под предлогом отыскивания древних монет. До него был там персианин мир Карамет-Али, который получал также большое содержание, 400 рупий — кальдар или 100 голландских червонцев в месяц. Но англичане были им недовольны, вытребовали его в Лудиану и прогнали. Низаметдин в Бухаре держит еще при себе родственника, который собственно исправляет письменные дела. Живут они в сарае кушбеги, по тамошнему великолепно; угощают знать; Низаметдин одевается щегольски и собою редкий красавец; товарищ его человек очень смышленый, хотя и неблаговидный, и играет лице подчиненное, хотя по всему видно, что он собственно управляет делами. Деньги получают они от индийских банкиров. Низаметдин старался, немедленно по прибытии моем, познакомиться со мною и выспрашивал меня обо всем: о Новоалександровске, о Новой линии, об отношениях с Хивою и проч. Будучи уже предупрежден, не давал я ему на это положительных ответов; но он, при всем том, отправил на другой же день после расспросов письмо через Карши в Кабул. Зная европейские приличия, ожидал он ответного посещения моего и, опасаясь этим навлечь подозрение бухарцев, ибо сам был у меня вечером — втайне одним словом, — просил меня, через третьего, не навещать его.