Смерть стояла третьей лишнейрядом с каждыми двумяили же четвертой лишнейрядом с каждыми тремя.До чего к ней все привыкли?До того к ней все привыкли,что, когда она ушла,я сказал: «Ну и дела!Что же делать буду ябез нее, в углу молчащей,заходящей в гости чаще,чем родные и друзья».Угол пуст. Ответа нет.Буду жить теперь иначе,в этом мире что-то знача,даже если смерти нет.В бытии себя упроча,надо вверх идти, вперед,хоть со смертью было проще,было менее забот.
«Какую войну мы
выиграли…»
Какую войну мы выигралив сорок патом году!Большая была и долгая.А мы ее все-таки выиграли.Какую мы в сорок пятомпреодолели беду!Какую судьбу мы выбрали!Мы были достаточно молоды,чтоб выйти из этой войныздоровыми и веселыми,целинниками — для целины,новогородов — новоселамии сызнова не убоятьсяни голода, ни холода.И пр'oжив жизнь военную,мы новую, мирную жизнь,вторую, вы только подумайте,кое-кто даже третью,и начали и продолжили,пройдя сквозь все рубежисперва в середине, а позжена склоне такого столетья!Двадцатого столетья!
«Тот день, когда я вышел из больницы…»
Тот день, когда я вышел из больницы,Был обыкновенный зимний день,Когда как будто солнышко боитсяВзойти вверху на лишнюю ступень.Но всюду пахло охрою, известкой,И всюду гул строительный дрожал,И каменщик в ладонях черствых, жесткихНа всех углах большой кирпич держал.Беременные женщины по городуПрохаживались шумною гурьбой,Животы — огромные и гордые,Как чаши с будущим, неся перед собой.Веселые и вежливые школьницы,Опаздывая, ускоряли шаг,И реял в воздухе особо красный флаг.Я сразу понял, что война закончилась.
День Победы в Альпах
Четыре верблюда на улицах Граца!Да как же они расстарались добратьсядо Альп из родимой Алма-Аты!Да где же повозочных порастеряли?А сколько они превзошли расстояний,покуда дошли до такой высоты!Средь западноевропейского людастепенно проходят четыре верблюда,худые и гордые звери идут.А впрочем, я никогда не поверю, —что эти верблюды действительно звери.Достоин иного прозванья верблюд.Дивизия шла на верблюжьей тяге:арбы или пушки везли работяги,двугорбые, смирные, добрые,покорные, гордые, бодрые.Их было, наверное, двести четыре,а может быть, даже и триста четыре,но всех перебили, и только четыредо горного города Граца дошли.А сколько добра привезли они людям!Об этом распространяться не будем,но мы никогда, никогда не забудемверблюдов из казахстанской земли.В каком-то величьи,в каком-то прискорбьи,загадочно-тихие, как гороскоп,верблюды проходятсквозь шум городской.И белые Альпы видны в междугорбьи.Вдоль рельсов трамвайных проходит верблюд,трамваи гурьбой за арбою идут.Трамвай потревожить верблюда не смеет.Неспешность приходится извинить.Трамвай не решается позвонить.Целая очередь грацких трамваевстоит, если тянется морда к кустам,стоит, пока по листку обрываемвозросший у рельс превосходный каштан.Средь западноевропейского людастепенно проходят четыре верблюда.
9 мая
Замполит батальона энского,капитан Моторов Гурьян,от бифштекса, от деревенского,от вина цимлянского — пьян,он сидит с расстегнутым воротомнад огромным и добрым городом,над столицей своей, Москвой:добрый, маленький и живой.Рестораны не растерялидовоенной своей
красы.Все салфетки порасстилали,вилок, ложек понанесли.Хорошо на душе Моторову,даже раны его не томят.Ловко, ладно, удобно,здорово: ест салат, заказал томат.Сколько лет не пробовал сока,только с водки бывал он пьян.Хорошо он сидит, высоко.Высоко забрался Гурьян.
«В тот день, когда окончилась война…»
В тот день, когда окончилась война,вдруг оказалось: эта строчка — ямбы, —хоть никогда не догадался я бы,что будет метр стиха иметь она.Я полагал: метр вздоха и метр крика.Я думал: метр обвала тишины, —но оказалось — строчками должны,стихами становиться эти звуки.Гремевшая, дабы переоратьсмертельного передвиженье груза,стократ громчейзагрохотала муза,закончив бойи завершивши рать.Поэзией надежда быть должна,не жить ей без лирического пыла.Что ж, оказалось, это ямбом было:в тот-день-ко-гда-о-кон-чит-ся-вой-на.
В шесть часов утра после войны
Убили самых смелых, самых лучших,А тихие и слабые — спаслись.По проволоке, ржавой и колючей,Сползает плющ, карабкается ввысь.Кукушка от зари и до зариКукует годы командиру взводаИ в первый раз за все четыре годаНе лжет ему, а правду говорит.Победу я отпраздновал вчера.И вот сегодня, в шесть часов утраПосле победы и всего почета —Пылает солнце, не жалея сил.Над сорока мильонами могилВосходит солнце, не знающее счета.
«Не безымянный, а безыменный…»
Не безымянный, а безыменный —Спросить никто не догадался, —Какой-то городок бузиновыйВ каком-то дальнем государстве,Какой-то черепично-розовый,Какой-то пурпурно-кирпичный.Случайный городишко, бросовый,Райцентр какой-то заграничный.В коротеньких штанишках бюргерыИ девушки в шляпенках фетровыхПриветствия тоскливо буркалиИ думали — они приветливы.Победе нашей дела не былоДо их беды, до их злосчастия.Чего там разбираться — нечего:Ведь нам сюда не возвращаться.А если мы берем в Германии —Они в России больше брали.И нас, четырежды пораненных,За это упрекнут едва ли.
«Ордена теперь никто не носит…»
Ордена теперь никто не носит.Планки носят только дураки.И они, наверно, скоро бросят,Сберегая пиджаки.В самом деле никакая льготаЭтим тихим людям не дана,Хоть война была четыре года,Длинная была война.Впрочем, это было так давно,Что как будто не было и выдумано.Может быть, увидено в кино,Может быть, в романе вычитано.Нет, у нас жестокая свобода —Помнить все страдания. До дна.А война — была.Четыре года.Долгая была война.
О погоде
1
Я помню парады природыИ хмурые будни ее,Закаты альпийской породы,Зимы задунайской нытье.Мне было отпущено вдоволь —От силы и невпроворот —Дождя монотонности вдовьейИ радуги пестрых ворот.Но я ничего не запомнил,А то, что запомнил, — забыл,А что не забыл, то не понял:Пейзажи солдат заслонил.Шагали солдаты по свету —Истертые ноги в крови.Вот это, друзья мои, этоВнимательной стоит любви.Готов отказаться от парковИ в лучших садах не бывать,Лишь только б не жарко, не парко,Не зябко солдатам шагать.Солдатская наша породаЗдесь как на ладони видна:Солдату нужна не природа,Солдату погода нужна.