Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

Чуковская Лидия Корнеевна

«…помню, как мы гуляем втроем, – пишет Е. Герф. – …Бродский утверждает, что по этой дороге проходят этапы ссыльных, что это чуть ли не продолжение знаменитой Владимирки. Но говорим мы не о политике… Я учусь у него уму-разуму. И он учит меня вйдению иного… С той поры у меня хранятся два автографа Бродского. Один на машинке, это стихотворение «Витезслав Незвал» («На Карловом мосту ты улыбнешься…»).

Подпись: «Дорогому Жене для воспоминаний об одной деревне с любовью И. Бродский 9164 Норинское».

Другой автограф – в моей записной книжке, от руки, синими чернилами:

Сжимающий пайку изгнаньяв обнимку с гремучим замком,прибыв на места умиранья,опять шевелю языком.Сияние русского ямбаупорней –

и жарче – огня,как самая лучшая лампа,в ночи освещает меня.Перо поднимаю насилуи сердце пугливо стучит.Но тень за спиной на Россию,как птица на рощу, кричит.Да гордое эхо рассеяв,засело по грудь в белизну,лишь ненависть с юга на северспешит, обгоняя весну.Но, согнутый кашлем надсадным,все ниже склоняясь в ночи,почти обжигаясь – тем самымот смерти подобье свечисобой защищаю упрямо,как самой последней стеной,и это великое пламяколеблется вместе со мной

И Бродский

9164

Норинское

Очевидно, 9164 это – год 1964».

Накануне отъезда врачей множество посылок для Иосифа Бродского принесли в дом Копелевых друзья. Об этом см. в книге «Мы жили в Москве», с. 106.

138 Привожу свое письмо с некоторыми сокращениями:

«Несколько месяцев тому назад Ф. Вигдорова и я обратились к Вам с письмом по поводу клеветнической статьи, помещенной в газете «Вечерний Ленинград». Статья поразила нас грубостью тона, невежеством, лживостью. Речь в ней шла о молодом поэте, Иосифе Бродском; чтобы доказать отсутствие у него дарования, авторы статьи щедро цитировали не его стихи…

Вам эта статья тоже не пришлась по душе. Но и Бродского Вы сочли недостойным заступничества. Люди, к которым Вы обратились за разъяснениями, доложили Вам о нем, как о человеке безусловно «антисоветском»».

Далее мною кратко изложено совершившееся на обоих судах. Продолжаю цитировать свое письмо:

«Особенно тяжелое впечатление суд произвел на молодежь. Многие из молодых людей, присутствовавших на суде, встретили приговор негодованием и слезами. Еще бы! Они знают наизусть прекрасные лирические стихи Бродского (стихи о Ленинграде, о Пушкине), они знают его самого – человека, чуждого пижонства, карьеризма, стяжательства, человека буквально одержимого любимым делом, не встающего из-за машинки целыми днями – а иногда и ночами! – и вот именно его, труженика и бедняка, осудили у них на глазах как тунеядца!.. Суд над Бродским приобрел громкую и печальную известность, ибо в нем сконцентрировано все, ненавистное каждому культурному человеку, молодому и старому: неуважение к поэту, неуважение к интеллигенции, неуважение к закону. Чего стоит хотя бы тот факт, что приговор, в качестве одной из основ, опирается на справку Е. Воеводина – справку (Вы увидите это из записи), которая на суде была громогласно разоблачена как фальшивая!

…Вы можете сказать мне, что с жалобами на нарушение закона следует обращаться в соответствующие судебные инстанции. Это верно, – и обоснованные жалобы на неправильное ведение процесса уже поданы куда полагается отцом Бродского и его адвокатом. Но я обращаюсь к Вам не как к прокурору или адвокату, а как к литератору и общественному деятелю. В Архангельскую область на принудительный труд сослан талантливый поэт – с этим не может примириться моя гражданская совесть. Я уважаю всякий труд – в том числе и труд чернорабочего – но я отказываюсь понимать, кому это и для чего нужно, чтобы поэт, самостоятельно изучивший два языка и мастерски переводящий стихи, – принудительно, в виде наказания использовался как возчик?.. В Ленинграде, в одном из крупнейших культурных центров страны, перед лицом трудовых людей – строительных рабочих – был публично оболган и ошельмован поэт-переводчик, а с ним вместе и те литераторы, которые за него заступились. Это уже не просто беззаконие, допущенное относительно одного человека; нет, это оскорбление литературного труда, тяжелого и вдохновенного, оскорбление интеллигенции… Общественный обвинитель назвал заступников Бродского «подонками»; в зале раздались возгласы: «всех бы вас, писателей, вон из Ленинграда!", «видим мы, как вы работаете! " и

т. д… Бродского судили люди столь невежественные в вопросах перевода, что обращение к подстрочнику, без которого не обходится ни один поэт, они считают «использованием чужого труда»; его судили люди столь недобросовестные, что мнение о его работе Маршака и Чуковского они всеми силами постарались от аудитории скрыть, отлично понимая, что публика больше поверит суждению мастеров, чем фальшивой бумажке, состряпанной Воеводиным. Расчет верный – но бесчестный… А преследование после суда свидетелей защиты, выполнивших свой гражданский и профессиональный долг! А умышленное распространение слухов, будто все, кто прежде хлопотали о Бродском, теперь от него отступились! А невозможность ни для кого высказаться в защиту осужденного ни в одной газете, ни в одном журнале, напечатать подлинные стихи и переводы Бродского, невозможность печатно разоблачить махинации Лернера, клевету «Вечернего Ленинграда»! Все это скопление умышленных, продуманных мероприятий далеко выводит дело Бродского за рамки «судебной ошибки», досадной случайности.

Какая уж тут «ошибка " – тут заранее обдуманное намерение: во что бы то ни стало, несмотря ни на какие факты, добиться публичного осуждения заранее обреченного человека… (Характерная в этом смысле мелочь – у дверей зала, где состоялся процесс, висел большой плакат: «Суд над тунеядцем Бродским». Не означает ли это, что Бродский был признан виновным в тунеядстве еще до суда… К чему же в таком случае суд, если приговор объявлен заранее?) Нет, дело Бродского – это демонстрация несправедливости, компрометирующая советский суд и тем самым наносящая огромный вред воспитанию молодежи. (Гораздо больший вред, скажу в скобках, чем могут принести какие бы то ни было записи, таящиеся в каком бы то ни было дневнике.) То новое поколение советских людей, которое в юности услышало о вопиющих беззакониях недавнего прошлого, та молодежь, которой с самой высокой трибуны было возвещено и обещано строгое исполнение законов – в деле для молодежи дорогом и заветном (ибо судили поэта, их сверстника!) – получила от судей наглядный урок грубого попрания законов, – а заодно и полного неуважения к литературному труду. Недаром один из литераторов, присутствовавших на суде, сказал: «Я тоже чувствую себя осужденным».

Вот в чем печально-поучительный смысл дела Бродского, вот почему я убеждена, что люди, любящие литературу, обязаны всеми силами добиваться отмены приговора…

Осуждение Бродского своей грубой, демонстративной несправедливостью оскорбило не его одного. Оно противоречит не только закону, но и общественному мнению. Оно противоречит гуманности: у Бродского больное сердце, тяжелый физический труд ему не по силам. Оно оскорбительно для нашей литературы: переводчик-труженик приравнен приговором суда к бездельнику.

Приговор должен быть отменен. Бродский должен вернуться в родной город, к любимой работе. Молодежь, оскорбленная неправым судом, должна ощутить торжество справедливости.

Лидия Чуковская

4 мая 1964 г. Москва».

139 Возмущенный статьею в «Смене», где подверглись издевательству и поношению свидетели защиты, – молодой ленинградец, сотрудник Радиевого института им. В. Г. Хлопина Юрий Сергеевич Варшавский (р. 1931) обратился с протестующим письмом в редакцию газеты «Известия».

«Мне кажется, что молодежная газета Ленинграда, – писал он, – допустила ошибку, напечатав на своих страницах… грубые и развязные выпады. Редакция «Смены " не может не знать, что Н. И. Грудинина, Е. Г. Эткинд и В. Г. Адмони ведут огромную работу с молодыми писателями, поэтами и переводчиками и что творческая литературная молодежь Ленинграда очень обязана этим людям. Опубликовав заметку без подписи, «Смена» предоставила ее автору возможность публично поносить Н. И. Грудинину, Е. Г. Эткинда и В. Г. Адмони как бы от имени редакции. Думается, что попытки возродить в наши дни практику подобной диффамации должны быть решительно пресечены».

Письмо Варшавского, разумеется, напечатано не было, но один из его приятелей прислал копию этого протестующего письма Фриде Абрамовне Вигдоровой. В дополнение он сообщал следующее:

«В качестве курьеза отмечу, что автор этого письма был вечером 13 марта удален из зала (на Фонтанке) и затем привлечен к ответственности за мелкое хулиганство, выразившееся в том, что он (цитирую протокол милиции) «преднамеренно чихал с целью сорвать заседание суда»».

140 Все перечисленные стихотворения вошли в сборник «Стихотворения и поэмы» (N.Y.: Inter Language Associates, 1965). У нас же из этого списка стихов напечатаны пока что три: «Рождественский романс» («Юность», 1988, № 8, с. 67), «Стансы» в статье Эдуарда Безносова «Жизнь оставляет клочок бумаги» (газета «Менделеевец», 1 июня 1989), а также «Стансы городу» – в очерке Я. Гордина «Дело Бродского». – Написано в 1989.