Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966
Шрифт:
151 Привожу отрывки из записей Р. Орловой, сделанных тогда же:
В. М. ЖИРМУНСКИЙ:
«В конце марта мы отмечали пятидесятилетие «Четок», книги, установившей славу Ахматовой в русской поэзии… Пятьдесят лет – время немалое, такой промежуток времени отделяет смерть Пушкина от возникновения русского модернизма. Однако, как вы видите и показываете своим присутствием, стихи не устарели. Мы собрались здесь, чтобы слушать стихи большого русского поэта, стихи уже классические, но еще современные, переведенные теперь на все языки мира.
…Ахматова создала много замечательных
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ:
«Музе Ахматовой свойственен дар гармонии, редкий даже в русской поэзии, в наибольшей степени присущий Боратынскому и Пушкину. Ее стихи завершены, это всегда окончательный вариант. Ее речь не переходит ни в крик, ни в песню, слово живет взаимосвечением целого… Мир Ахматовой учит душевной стойкости, честности мышления, умению сгармонировать себя и мир, учит умению быть тем человеком, которым стремишься стать…
Язык Ахматовой связан с языком русской прозы. Ее произведений не коснулся великий соблазн разрушения формы, то, что характерно для Пикассо, Эйзенштейна, Чаплина».
ЛЕВ ОЗЕРОВ:
«Долго ли еще будет тетрадкой эта всеми ожидаемая книга?»
(«Мы жили в Москве», с. 281–283. О выступлении В. М. Жирмунского см. также: Лев Шилов. Анна Ахматова. М.: Знание, 1989, с. 10.)
152 В доказательство той мысли, что современники воспринимали Анну Ахматову как наследницу Блока, привожу отрывки из письма к ней Ларисы Рейснер, посланного из Афганистана и помеченного 24 января 1921 года:
«…Газеты, проехав девять тысяч верст, привезли нам известие о смерти Блока. И почему-то только Вам хочется выразить, как это горько и нелепо. Только Вам – точно рядом с Вами упала колонна, что ли, такая же тонкая, белая и лепная, как Вы. Теперь, когда его уже нет, Вашего равного, единственного духовного брата, – еще виднее, что Вы есть, что Вы дышите, мучаетесь… Ваше искусство – смысл и оправдание всего. Черное становится белым, вода может брызнуть из камня, если жива поэзия. Вы радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлебывался грязью, умирал от горя. Только не замолчите – не умирайте заживо» (Лариса Рейснер. Избранное. М., 1965, с. 518).
Ту же мысль, хотя и совсем другим тоном и более лаконически выразил и К. Чуковский. 17 марта 1922 года он записал у себя в Дневнике:
«Если просидеть час в книжном магазине – непременно раза два или три увидишь покупателей, которые приходят и спрашивают:
– Есть Блок?
– Нет.
– И «Двенадцати» нет?
– И «Двенадцати» нет.
Пауза.
– Ну так дайте Анну Ахматову!» (К. Чуковский. Дневник. М.: Сов. писатель, 1991, с. 194).
Примеч. ред. 1996: Сохранились записи Лидии Чуковской для статьи «Ахматова и Блок». Там, в частности, говорится: «Ахматова (а не братья Блока по символизму: Белый, Сологуб), Ахматова виделась и видится как наследница и продолжательница Блока. В наследство от него она получила не только «тревогу» и «уменье писать стихи " (как сама написала однажды на одной из своих ранних книг, ему в дар). Она получила от него в наследство Россию. Когда Россия на минуту очнулась – в 60-е годы – и взглянула на себя глазами поэта, она
Ахматова называла Блока: «человек-эпоха» и «Как памятник началу века / Там этот человек стоит».
Сама она – тоже памятник. И – началу века и продолжению века. В «Эпилоге» к «Реквиему» она просит воздвигнуть ей памятник против тюрьмы. А в начале своей жизни, в молодости, она жила теми же приметами эпохи, что и Блок. И тем же предчувствием гибели, что и он. <…>
Все страшные предчувствия Блока сбылись в последующие годы, уже после смерти его; и с блоковским чувством истории, и с герценовской неразделимостью «общего» с «частным " – воплотила в своей поэзии Анна Ахматова. <… >
После смерти Блока на его престол взошла Ахматова – второй после Блока поэт, чьим голосом заговорила Россия. Гражданская лирика Ахматовой неотделима от интимной, личной. Блок чувствовал «насилие полицейского государства», Ахматова пережила и воплотила эту эпоху – не стихию «12-ти», а методичную деятельность ежовской бюрократии» (Архив Е. Ц. Чуковской).
153 Речь идет о статье Корнея Чуковского «Читая Ахматову». Об этой статье см. также «Записки», т. 2, с. 551, 557, 574–576.
154 В конце концов Анна Андреевна добилась договора на совместный с Найманом перевод Леопарди (см.: «Рассказы…», с. 157). О своей болезни и ахматовских письмах к нему в больницу Найман рассказывает там же, на с. 160–179.
Книга Леопарди вышла уже после кончины Ахматовой. См.: 4Э.
155 Статья Н. Миронова в «Правде» именовалась «Укреплять законность и правопорядок». Миронов, в частности, сообщал, что «партия навсегда покончила с извращениями периода культа личности, исключив всякую возможность проявления чего-либо подобного».
Евгений Александрович Гнедин, присутствовавший на суде над Бродским 13 марта 1964 года, составил список беззаконий, допущенных судом, и приложил к своему письму, которое адресовал Миронову. Письмо начиналось так:
«Многоуважаемый Николай Романович!
Обращаюсь к вам с этим письмом, так как считаю своим партийным и гражданским долгом со всей определенностью обратить Ваше внимание на политический вред, принесенный судом над ленинградским поэтом-переводчиком И. А. Бродским. Естественно, что я пишу об этом именно Вам, тому руководящему деятелю КПСС, который недавно авторитетно сформулировал точку зрения партии на законность и правопорядок и которому, как я предполагаю, подведомственны органы, занимавшиеся делом Бродского».
156 Привожу строки Льва Озерова, процитированные А. Урбаном:
«Иноземным ценителям и журналистам важно не то, что Анна Ахматова жива и что наиболее совершенные свои произведения написала поздней, а именно в 30–40—60-е годы. Им важно доказать, что оставшаяся в России Ахматова замолкла, иссякла, исписалась. Был поэт – нет поэта. Такова <…> уготованная Ахматовой схема. Такую судьбу ей придумали и навязали».
157 Приведенные строки – цитата из стихотворения О. Мандельштама «Мастерица виноватых взоров», обращенного к М. Петровых (ББП-М, с. 173).