Записки оперного певца
Шрифт:
Грандиозная овация венчает замечательно горячо проведенную ею сцену, и, выходя со мной на поклоны, она шепчет:
«Видите, голубчик, какой молодец Петровский? Это он мне в последнюю минуту посоветовал, а я вас нарочно не предупредила.— И после короткой паузы добавляет: — Вы знаете, ваш искренний испуг мне дороже всех этих оваций».
В этой фразе сказалась искренность артиста.
Репертуар Кузнецовой был большой. Голос ее был типичным лирическим сопрано с уклонами и в драматическую и в колоратурную сторону. Но только уклонами — не больше. А она позволяла себе излишества, пела Кармен, для которой, как говорили, насиловала свой голос. Наибольший успех она имела в своем обычном репертуаре: Татьяне, Маргарите, Тамаре,
Кузнецова приобрела большое имя не только в России, но и за границей — в Париже, в Лондоне. Ее не только ждали иной раз месяцами для объявления той или иной премьеры, но Массне для нее написал свою «Клеопатру». Именно это ее положение и вело к большому греху—к репертуарной неразборчивости. Не забудем, что период расцвета ее творчества совпал с максимальным
<Стр. 302>
развитием Декаданса. Дитя своего бремени, она предпочитала пропагандировать бесцветные, аморфные оперы Массне — «Таис», «Клеопатру» и другие, вместо того чтобы требовать для своих гастролей, в тех случаях когда постановки сооружались специально для нее, «Царскую невесту», «Евгения Онегина», «Отелло» и другие шедевры. Способная на успешное преодоление самых трудных произведений мировой оперной литературы, она искала внешних эффектов. Ни в роли Марфы, ни в роли Татьяны, ни даже Маргариты оголением или, наоборот, сногсшибательными туалетами и позами ради поз бравировать негде, и в своих гастролях она эти партии исполняла, но не на них строила свой успех.
Не помню я и цельных по программе ее камерных концертов. Пропаганда действительно ценных в идейно-художественном отношении произведений, которой занимались рядом с ней Е. И. Збруева, Фелия Литвин, И. А. Алчевский, И. В. Ершов и менее Кузнецовой известные, но более благородные в своих музыкальных устремлениях басы Г. А. Боссе, П. Я. Курзнер, тенор А. Д. Александрович и многие другие, ей и в голову не приходила.
Одно время Кузнецовой стало мало ее певческих успехов, и она решила завоевать славу танцовщицы. Она изучила античные танцы, а затем испанские пляски, сшила себе умопомрачительные туалеты по эскизам самых модных по тому времени художников во главе с Бакстом и стала выступать в концертах. Надо ей отдать справедливость, что и тут все было разделано до последнего штриха с величайшей тщательностью и вкусом. Но, как известно, самая красивая девушка не может дать больше того, чем она располагает. Не могла и Кузнецова дать в своих танцах того огня, пусть в какой-то мере даже искусственного, который она привносила в пение и которому никакой балетный мэтр не научит.
Кузнецова обставляла свои танцы с большой помпой и рекламой, солидные композиторы писали для нее музыку или оркестровали ее, но танцы ее все же никого не волновали.
Видел я ее и в оперетке Джонса «Гейша». И тут все было сделано мастерски, но именно сделано. Ни одной внутренне радостной улыбки в ее исполнении не было. Ее стихией явно была опера, даже только лирическая опера.
<Стр. 303>
В последний раз я с ней встретился осенью 1918 года в очереди при обмене паспортов в тогда еще Петроградском отделении Наркоминдела. Я вернулся из поездки в Скандинавию и сдавал свой заграничный паспорт. Кузнецова, выйдя в 1^15 году замуж за французского дирижера, тогда же стала французской подданной и теперь получала разрешение на отъезд в Париж.
На мой вопрос, надолго ли она уезжает, она мне ответила:
«Прежде всего там вот уже три года мой дом, и я еду домой. А затем...— И она зонтиком показала на хмурое небо.— Затем, видите, какая погода? Прояснится немного, и я приеду. К тому времени и новая жизнь наладится».
До начала второй мировой войны имя Кузнецовой
Как и все другие артисты, которые оторвались от родной земли, М. Н. Кузнецова потеряла не только родину, но и самое себя. Умерла она в Париже от неудачной операции почти в полной безвестности.
<Стр. 304>
Глава VII. В РАЗЪЕЗДАХ. СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ
Харьков. — Летняя «поездка» М. Е. Медведева. — Финляндия. — Самара — Воронеж.— Е. В. Девос-Соболева.— В память Н. А. Римского-Корсакова. — Обновленный Петербургский Народный дом.— А. В. Павлов-Арбенин. — А. А. Санин. — Г. А. Бакланов.— Л. Я. Липковская. — Москва. — Оперный театр С. И. Зимина. — И. В. Грызунов. — Н. Д. Веков. — К. И. Запорожец. — В. Р. Петров.— В. П. Дамаев. — Игнатий Дыгас.— А. В. Нежданова.
1
На великопостный сезон 1910 года я был направлен Циммерманом в Харьков. Солисты были приглашены солидные: М. Н. Кузнецова, Мария Гай, Л. М. Клементьев, Е. Э. Виттинг, Н. А. Большаков, А. М. Брагин и другие. Но, боже мой, что это была за халтура! Хор и оркестр приехали в основном из Петербурга, но докомплектовались на месте. При этом на каждую оперу давалась одна спевка днем и одна репетиция ночью, часто после очередного спектакля.
Когда я надел костюм Виндекса, у меня буквально брызнули слезы из глаз. Спускаясь по лестнице на сцену, я встретился с Кузнецовой. Воскликнув «боже!», она властно приказала не начинать спектакля и увлекла меня к себе в уборную. В одно мгновенье она достала из своего великолепного сундука с театральным гардеробом какие-то полосы белого шерстяного материала, отороченного
<Стр. 305>
красным бордюром с позументами, и так ловко сама приколола их на мою рубашку, что костюм мой стал неузнаваем. Но это имело место только один раз...
А кулисы? Цирк Муссури «Колизей», в котором происходили спектакли, был только что переделан под театр, вернее — приспособлен для театральных представлений. Запах конского навоза и прочие ароматы при тогдашней, теперь уже кажущейся неправдоподобной «санитарии» не успели выветриться, и мы в уборных прямо задыхались.
Декорации были откуда-то, чуть ли не из Москвы, взяты напрокат и совершенно не подходили к габаритам сцены. Не было и боковых «поделок».
Соантрепренер спектаклей М. Ф. Кириков поставил у одного совершенно открытого бока сцены сторожа и приказал ему никого на сцену не пускать. Через несколько минут он сам забыл об этом и, взяв под руку меня и еще кого-то, повел нас якобы в обход. Остановить хозяина сторож не рискнул, и мы трое, в своих фрачных костюмах с белыми манишками, оказались на виду у всего зала среди пустыни, где перед умирающей Таис — Кузнецовой стоял на коленях Атанаил — Брагин... В зале раздался громкий смех, и мы бросились наутек...
В Харькове одновременно с нами давала спектакли местная оперная труппа — обычное доигрывание зимнего сезона великопостным товариществом. Труппа играла в клубе с плохой акустикой, без углубления для оркестра. На нашей халтуре огромный цирк был заполнен до отказа, в клубе на отличном спектакле было почти пусто. Там не было именитых гастролеров.
Шла опера М. М. Ипполитова-Иванова «Ася» (по Тургеневу). Она была очень хорошо срепетирована дирижером Л. П. Штейнбергом и осталась в моей памяти произведением, безусловно имеющим право на длительное бытование на наших сценах и напрасно забытым.